В Питер вернутся не все

— Пока считаю преждевременным.

— А когда придет время?

— Ну, во всяком случае, рассуждать о мотиве можно с профессионалом — следователем прокуратуры, к примеру, а не с таким дилетантом, как вы.

Хоть в замечании Старообрядцева имелась изрядная доля справедливости, однако Диме оно, разумеется, не понравилось. И, он, отчасти в отместку, резко заметил, вперясь в глаза оператора:

— А ведь у вас, Аркадий Петрович, мотив для убийства Прокопенко тоже имелся.

Собеседник возмущенно фыркнул, но глаза его испуганно дернулись.

«Как жаль, — мимолетно подумал Полуянов, — что нам на журфаке не преподавали, хотя бы факультативно, методы допроса. Поди теперь пойми: Старообрядцев просто испугался — как боится любой здравомыслящий человек даже мимолетного обвинения в убийстве, или ему в самом деле есть что скрывать?»

Оператор высокомерно проговорил:

— И какой же у меня, по-вашему, был мотив, чтобы замочить, — это слово он выделил иронической интонацией, — моего старого друга?

Дима слегка взбесился от заносчивой реплики собеседника (сказывалась все же почти бессонная ночь!), однако раздражение свое контролировал.

— А такой у вас, Аркадий Петрович, был мотив, что Прокопенко на самом деле уже перестал быть вашим старым, как вы говорите, другом. И все в группе это видели. Покойный готов был даже убрать вас с картины. А для вас сие означало профессиональную гибель. Семидесятилетнего оператора, изгнанного за профнепригодность, никто больше работать никогда и никуда не возьмет, — прибавил журналист жестко.

— Молодой человек, не вам судить о том, в чем вы ни черта не понимаете, — снисходительно произнес Аркадий Петрович (однако Димины слова его, бесспорно, задели — его лицо стало пунцовым). — Он вдруг яростно вдавил недокуренную сигарету в пепельницу и вышел из тамбура, хлопнув тяжелой дверью с такой силой, что она отскочила, не закрывшись.

Полуянов тоже загасил свой бычок и пошел в вагон. «Дурак я, — покаянно подумал он, — что устроил свару с оператором. Нужно было, наоборот, вывести его на разговор, чтоб он выложил свои подозрения, И как мне теперь с ним беседу возобновить? Один бог знает. Что ж, даже у профессиональных следователей бывает ого-го-го сколько ошибок, а я все-таки дилетант…»

Солнце поднялось уже довольно высоко, понемногу стало прогревать затуманенные стекла, с них стремительно испарялась роса. Даже в герметично запечатанный, стучащий по рельсам вагон доносилось многоголосное пение птиц. Свежая листва трепетала.

Дима глянул на часы: еще только пять утра. «Как много красоты я пропускаю, — с сожалением подумал он, — оттого что даже летом просыпаюсь в девять, а то и в десять. Пусть, когда рано встаешь, не высыпаешься — зато день тянется долго-долго, и чувства все обострены…»

Впрочем, предаться рефлексиям журналисту не удалось. Прямо на его пути в коридоре оказалась Марьяна — его случайная ночная любовница. Пройди он молча, девушка бы оскорбилась, и потому Полуянов приостановился.

— Ты решил, — промурлыкала старлетка, — сам расследовать убийство Вадима Дмитриевича?

— Кто тебе сказал?

— Да все говорят.

Марьянина рука словно невзначай поправила Диме воротничок ковбойки, заботливо стряхнула с плеч невидимые пылинки.

— Ну, раз все говорят, — улыбнулся журналист, — значит, решил.

— Хочешь написать сенсационный репортаж?

— Не без того.

— А меня в нем упомянешь? — кокетливо протянула девушка.

— Посмотрим.

— Разве я не заслужила? — Игривость так и рвалась из нее: казалось, Марьяна вся, целиком, состоит из пикантности и двусмысленности.

— Ага, заслужила. Особенно тем, что свои трусы мне в карман засунула.

— Какие трусы? — невинно хлопая глазками, вылупилась на него девушка.

— Ладно, брось свои актерские штучки. Очень смешно получилось. Пять баллов.

— Тебе, правда, понравилось? — хихикнула девица. Она тут же сменила линию защиты и от полной несознанки мгновенно перепрыгнула к: «это была такая шутка!»

— Мне-то понравилось. А если б их моя жена нашла?

— А ты жена-ат? — разочарованно протянула юная леди.

— Женат, — соврал Дима. Хотя не так уж и соврал: они с Надюхой живут как супруги уже пару лет, только вот расписаться руки не доходят.

— А что ж ты, раз не свободен, — промурлыкала Марьяна, — совращаешь посторонних девушек?