В Питер вернутся не все

— Возможно, вы узнаете фото, — пояснил Дима, отчасти чувствуя себя идиотом.

— Да что тут можно узнать? — насмешливо хрюкнул Аркадий Петрович. — Ноги чьи-то? Вы меня просите их опознать?

— А почему нет?

— Н-да, беда, коль пироги возьмется печь сапожник…

— Печи#, — ласково поправил журналист.

— Что-о? — надменно переспросил оператор.

Дима кротко пояснил:

— У Крылова в басне «Щука и Кот» говорится: «Беда, коль пироги начнет печи# сапожник…» «Начyет печи#», а не «возьмется печь».

— Вот именно! — ее растерялся Старообрядцев. — Вы разбираетесь в баснях-побасенках, строчите их в свои газетки — ну и продолжайте в том же духе. А расследование убийств оставьте, ради бога, профессионалам.

— Так профессионалов же нет! Вон, даже милиционеры дрыхнуть пошли.

— Ничего, приедем в Москву, там специально обученные люди разберутся. Следователи, прокуроры, опера… А вы тут только улики затаптываете…

— Вам охота в Москве на допросы ходить? — усмехнулся Полуянов.

Оператор не отвечал. Переключил свое внимание на кусочек фото и стал в него всматриваться, скомандовал:

— Чуть дальше от меня! Стоп! — А потом вдруг воскликнул: — Да это ж Вадика брюки! Да, по-моему, Вадика… Он ведь тогда гордился ими. «Мои пасхальные штаны» называл…

— Вадика — значит, Прокопенко?

— Ну да.

— Вы уверены?

— Слушайте, молодой человек! Вы что, издеваетесь? Как я могу по клочку бумажки опознать чьи-то штаны со стопроцентной уверенностью? Кому рассказать — засмеют! Вас — прежде всего.

Дима оставил без внимания выпад оператора. Его подобными булавочными уколами не пронять. Жизнь в России и профессия нарастили ему необходимый слой толстой кожи. На него и с кулаками, и с ножом бросались, и под дулом пистолета Полуянов стоял не раз, и от автоматных очередей улепетывал. Не заденет его ворчание старичка.

Журналист лишь задумчиво протянул:

— Интересно, кому сейчас могла помешать фотография Вадима Дмитриевича?

А Старообрядцева, кажется, пробило на воспоминания:

— Да, точно, Вадика брючата. Он тогда их в Локарно купил… Мы с ним вместе ездили на фестиваль… По-моему, в восемьдесят девятом… или в восемьдесят восьмом… Он на костюм этот льняной, от «Хьюго Босс», почти все свои командировочные просадил. Над ним тогда еще все в делегации смеялись: мог бы пар пять джинсов купить или дубленку, так нет — летний льняной костюм… А Вадик нам отвечал: «Что б вы понимали в шмотках, троглодиты!» И вы знаете, молодой человек, — расчувствовавшийся Аркадий Петрович вдруг смахнул согнутым пальцем внезапно набежавшую слезу, — жизнь показала его правоту… Он ведь те штаны, наверное, лет десять носил, им сносу не было, и вид имели очень даже презентабельный. Что вы хотите, «Босс»! Остальной народ в стране эту марку гора-аздо позже оценил…

Дима же попытался вернуть разговор в нужное ему русло и повторил:

— Все-таки я не понимаю, кому сейчас в срочном порядке потребовалось уничтожать фото Прокопенко?

— Может, тут дело не в нем, а в том, кто был изображен с ним рядом? — весьма прозорливо заметил оператор.

— Фотография давняя, — молвил репортер, — наверное, середины девяностых годов. Возможно, там проводница наша была изображена?

Дима понял, что проговорился, выдал, так сказать, тайну следствия, лишь когда Старообрядцев удивился:

— А она-то здесь при чем?

Сказавши «а», следовало говорить и «б». Да и седовласый оператор тогда начнет ему доверять еще больше. Поэтому Дима пересказал краткими штрихами историю, что поведала ему железнодорожница.

— Вот как… — задумчиво протянул Аркадий Петрович. — Да, Вадик всегда был ловеласом. То-то я смотрю: мне личность проводницы вроде бы знакома… Но как же она постарела! Хотя, наверное, не меньше меня. А хотите я вам, услуга за услугу, расскажу про Елисея нашего, Ковтуна?

Старообрядцев достал еще одну сигаретку «Суперслим».

— Естественно, хочу.

— Вы знаете, что он — наркоман?

— Вот как? Честно говоря, я по нему не заметил.

— И тем не менее.

— А вы откуда знаете?

— Молодой человек, — с высокомерным оттенком заметил оператор, — пора бы вам уже понять, что кино — как коммуналка. Все про всех знают все.

— Знают-то знают, а вычислить, кто убийца, не могут, — буркнул, словно про себя, журналист. — Ладно, давайте рассказывайте.