Мрак

— Гонта по дороге, — объяснил Мрак, — да и без словца от него Медея тебя не пустит.

Ховрах с грохотом отодвинул лавку, поднялся. Грудь его была браво выпячена. Мощным голосом рявкнул:

— Готов ехать хоть счас! Да заради Отечества я на все завгодно.

— Тогда выводи коня, — решил Мрак.

Собравшиеся ошалело наблюдали как Ховрах, ленивый Ховрах, рвется отдать все силы службе. Видать, этот новый витязь, коему полцарства обещано, умеет взять за горло. С таким не будешь ниже травы, тише воды — враз рога посшибает.

Отправив Ховраха, Мрак велел стражам сообщить Додону, что он хочет молвить слово. Страж довольно грубо ответил, что светлый царь почивать изволит. Если так, отрезал Мрак, то он сейчас уезжает без этого слова. И катись здесь все пропадом, а о нем больше не услышат.

Страж заколебался. Мрак выглядел необычно: снова в душегрейке из звериной шкуры, плечи голые, блестят в тусклом свете как шары из темной меди, волосатая грудь видна до пояса. С одного плеча надменно смотрит толстая жаба, из-за другого злобно выглядывает великанская дубина. А к царю с оружием не велено...

— Жди, — велел он наконец, — сейчас доложу царю-батюшке.

Пока ждал, Мрак ловил на себе любопытные и уважительные взоры. Вблизи царских покоев всегда снует народец, норовит лишний раз попасться на глаза грозному царю. Авось, запомнит, пожалует одежкой со своего плеча или кусом с царского стола.

— Ты того, — шепнул один опасливо, — больно горд... Кланяйся царю ниже!

— И не спорь, — подсказал другой, — не спорь!

— Он царь, — сказал кто-то с оттенком благоговейного страха. — Его слово — все! Выше нет и быть не должно. Все царской воле должны быть покорны. А у тебя спина больно прямая!

И последний успел шепнуть благожелательно:

— Царю нужны не праведники, а угодники!

Дверь распахнулась, появился страж. От Мрака враз отхлынули. Он сказал негромко, но чтоб услышали:

— Спасибо, люди добрые. Вижу, за меня радеете. Потому и советуете... Но у каждого своя дорога.

Страж крикнул:

— Эй, воевода Мрак! Светлый и милостивый царь изволит со своей неизреченной милостины... тьфу, милости... изволит принять тебя. Это значит, ежели исчо не понял, то иди к нему. Но ежели твое дело не столь важное, то не сносить тебе головы!

Мрак усмехнулся, а, проходя мимо стража, внезапно ухватил его за нос и сжал, неотрывно глядя в лицо желтыми волчьими глазами. Тот скривился от боли, рука дернулась к ножу на поясе. Мрак улыбнулся предостерегающе, верхняя губа приподнялась, показав острые клыки. В горле нарастало глухое рычание. Взгляд желтых глаз переместился на нежно белое горло стража.

— По...ща...ди, — промычал страж. Он всхлипнул. — Пощади, доблестный Мрак!

Мрак отпихнул к стене, с отвращением вытер о его же нарядную одежду пальцы, оставляя красные следы. Страж дрожал, остальные молча смотрели как широкий в плечах варвар крупными шагами вошел в царские покои.

Додон сидел на постели. Лицо было заспанное, глаза зло уставились на Мрака. Возле постели на полу сидели Голик и Кажан, а у окна хлопотал над притираниями и снадобьями волхв-лекарь. За волхвом придирчиво следил Ковань, сгорбленный и нахохленный как мелкая хищная птаха. Воздух был заполнен тяжелыми ароматами благовонных смол. Острые глаза Мрака углядели, что пол сплошь усеян крохотными тельцами комаров.

— Что тебе еще? — просипел Додон. Он откашлялся, сплюнул на пол. Голик и Кажан наперегонки бросились убирать царский плевок. — И чего так вырядился?

Мрак поклонился, как кланяются старшему по возрасту:

— Уезжаю.

— Куда? — встрепенулся Додон.

— Руд и Медея уехали к себе, — сказал Мрак, — но Горный Волк, как все говорят, готовит войско. И скоро ударит.

Лицо Додона искривилось. День начинается с плохих новостей. Хотя это не новость, но слышать о ней все равно не хочется.

— А ты при чем?

— Поеду посмотрю, — ответил Мрак. — Может быть, что-то сделаю.

Он кивнул, повернулся и вышел. Спиной чувствовал обалделые взгляды четверых, а когда перешагнул порог, то добавились и взгляды стражей и сенных бояр. Бес с ними, подумал он хмуро. Только вот Светлана!

В груди нарастала злая боль. И он знал с пугающей ясностью, что теперь от нее не избавится.

Он скакал по горной дороге, пока впереди в дерево с сочным чмоканьем не вонзилась стрела. В расщепе трепетало белое перо. Он придержал коня, выдернул стрелу, осмотрел.