Мрак

В этот момент упала последняя песчинка. В нижней посудине замерла горка нежнейшего песка, а в верхней было пусто. Мрак тряхнул головой. Из глаз разом ушла багровая пелена, он глубоко-глубоко вздохнул, и острая боль едва не разорвала грудь.

Боль стегнула по телу, и он едва не закричал от внезапного ощущения своей дикой силы, своего могучего тела, своих сильных рук... А большое сердце проснулось и судорожными толчками погнало, наверстывая, по жилам горячую жизнь. Во всем теле стало горячо. Внутренности и ноги пекло, будто туда залили расплавленный свинец. Его всего кусали злые мурашки, будто отсидел себя целиком.

Внезапно песочные часы налились зловеще багровым светом. Мрак ощутил жар, отодвинулся. По стеклу пробежала извилистая трещина. Звонко щелкнуло, стекло разлетелось на тысячи мельчайших осколков.

Мрак ошалело видел как они на полу быстро теряли блеск, таяли, похожие на тонкие льдинки под жаркими лучами весеннего солнца, исчезали.

Пол дрогнул, по середине пробежала трещина. Загремело, трещина расширилась, стол с книгой Бытия рухнул в щель. Там загремело, трещина сомкнулась.

— Чтоб другим неповадно? — проговорил он все еще дрожащим голосом, не веря себя. — Я еще не знаю, что натворил... но шороху будет!

Жаба перестала чесаться, повернулась и смотрела вопросительно. Мрак протянул к ней руку, жаба увернулась. Мрак повернулся уходить, жаба с сердитым кваканьем прыгнула ему на спину, взобралась на плечо и застыла серо-зеленым комом.

— Уносим ноги, — сказал Мрак ошеломленно. — Кто ж знал, что дойду! Потому и не спрашивай... можно ли выбраться!

Жаба не спрашивала. Прижалась пузом, вгоняя коготки в кожу душегрейки, и закрыла глаза. Похоже, верила в Мрака.

— А что? — сказал он вслух, оправдываясь. — Ну, подчистил, подправил! Будто я один жулик, а все на свете прямо порхают от святости. Я ж не сирот обкрадываю. Вот куда слез, чтобы жизнь продлить!.. А другой с поля боя бежит для того ж самого, позор и поношение терпит.

В полуверсте от стен Куявы земля задрожала, вспучилась. Края трещины отодвинулись один от другого сажени на три. Взвился дым, взлетели языки пламени. Тяжелый грохот сотрясал воздух, и слышно было как в глубинах земли застонал кто-то немыслимо огромный, страшный.

Из провала выметнулись огненные кони, за ними по воздуху выскользнула колесница. Конские гривы были из пламени, глаза горели как кровавые звезды. С грохотом ударили копытами по краю, отвалилась целая скала, рухнула в бездну, но тут же края пролома пошли друг другу навстречу, схлопнулись, наверх выбрызнулись мелкие и крупные камни, пугая птиц.

На городские стены высыпал народ, смотрел, пугался, кричал в страхе и великом удивлении. Из распахнутых ворот выбежали люди, со всех ног неслись навстречу.

Мрак придержал лошадей. За колесницей неторопливо бежал угольно черный конь, огромный, тяжелый, похожий на отливку из черной бронзы, которая крепче любого булата. В нем, как в порождении ночи, чувствовалась пугающая мощь существа другого мира.

Хрюндя скакнула с мешка Мраку на голую спину. Лапы соскользнули, но все же едва не спихнула мощным толчком на землю. Он ругнулся, шлепнул ей по толстой заднице:

— Не шали!.. И не прикидывайся просто жабой. Я читать не могу, но рисунки понимаю. Видел, кем вырастешь.

Жаба с готовностью перевернулась на спину. Отрастающие шипы мешали, но она сумела подставить белесое брюхо. Огромные выпуклые глаза блаженно закрылись пленкой.

Впереди толпы бежал Иваш. Он сильно исхудал, одежда на нем болталась, под глазом растекся кровоподтек. Он со страхом и надеждой смотрел на обнаженную до пояса могучую фигуру Мрака Черные волосы варвара из Леса развевались сзади, на них видна была засохшая кровь. А на плечах, груди, на руках белели свежие шрамы.

Мрак помахал рукой. Мышцы вздувались как корни столетнего дуба, толстые и такие же крепкие:

— Она вернулась. Снова.

Коней схватили под уздцы. Иваш впился взглядом в хрустальный гроб:

— Она... там?

— Будет спать еще трое суток, — объяснил Мрак. — Так бывает, я слышал.

Он соскочил с колесницы, а Иваш пугливо залез на его место, с робостью взял вожжи. Мрак кивнул на мешок:

— Там эти... вещи богов. Отвези взад. Не стоит держать в одном месте. Одно бы оставить в Куявии, другое закинуть в Артанию, что-то в Славию... Скажи волхвам, пусть придумают что куда.

— Да-да, — сказал Иваш бледно, но взгляд уже стал тверже, спина выпрямилась. Уже с властными нотками велел: — Ты давай явись вечером. Я те дам новый наказ. Кони из преисподней — добро, но тут один царь похвалялся, что в его землях пасется олень с золотыми рогами! Нам изволится. Нам, это значитца мне и царевне!