Когда король губит Францию

Перигё, мой Перигор... Господи, неужели я видел его в последний раз?

Моя матушка была убеждена, что я непременно стану Папой. И твердила мне об этом при всяком удобном и неудобном случае. Именно поэтому она приказала выстричь мне тонзуру, когда мне было всего шесть лет; и она же добилась от Климента V, питавшего к ней подлинно дружеские и возвышенные чувства, чтобы меня сразу же включили в число папских воспитанников и чтобы мне дали приход с бенефициями. Сколько же было мне лет, когда матушка привела меня к Папе?.. «Дражайшая Брюниссанда, надеюсь, что сын ваш, коему даем мы особое наше благословение, сумеет проявить на том поприще, что вы избрали для него, незаурядные добродетели, свойственные славному вашему роду, и быстро достигнет самых высоких должностей нашей Святой церкви!..» Нет, не больше семи лет. Он назначил меня каноником в Сен-Фрон; так я впервые облачился в мантию. Почти полвека прошло с той поры... Матушка моя спала и видела меня на папском престоле. Была ли то просто тщеславная материнская мечта или же и впрямь пророческое видение, что порой осеняет женщин? Увы, сам я отлично знаю, что Папой мне не бывать.

И однако... однако мой гороскоп говорит, что в день моего появления на свет Юпитер сочетается с Солнцем, светило проходит через меридиан в наивыгоднейшей точке – верный знак власти и мирного правления. Ни у одного другого кардинала нет такого благоприятствующего расположения светил, как у меня. Мой гороскоп значительно лучше, чем был у Папы Иннокентия в день его избрания. Но только вот в чем загвоздка... Мирное правление, да, мирное правление, а ведь кругом война, мятежи, гроза. Слишком уж хорош мой гороскоп по нынешним временам. Так что гороскоп Иннокентия, предвещавший одни лишь трудности, заблуждения, невзгоды, куда лучше подходит к нынешним смутным временам. Господь Бог уготавливает человека к той године, что довлеет миру, и призывает Папу, способного выполнить Его замысел, будь то ради величия и славы, будь то ради мрака и бездны...

Если бы я не стал согласно желаниям матушки верным служителем церкви, я был бы сейчас графом Перигорским, коль скоро старший мой брат скончался, не оставив потомства, как раз в год первого моего конклава; а графский титул, поскольку он был мне ни к чему, перешел к нашему младшему брату Роже-Бернару... Ни Папа, ни граф. Ну что ж, надо оставаться на том месте, куда поставило нас Провидение, и постараемся как можно лучше выполнить долг свой. Нет сомнения, что я мог бы стать одним из тех, кому суждено сыграть великую роль, стать великим человеком своего века, имена которых тут же забывают, едва они сходят со сцены. Ленива и неповоротлива память людская, только имена королей удерживает она... Да будет на то воля Твоя, Господи, да будет воля Твоя...

И к тому же какой толк в сотый раз думать все о том же, говорить себе все то же... Надо полагать, душу мне взволновало то, что повидал я Перигор, край моего детства, и дорогую мне коллегиальную церковь Сен-Фрон, и расставание с ними. Лучше будем любоваться этим милым пейзажем, который, возможно, я вижу в последний раз. Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты ниспослал мне такую радость...

Но почему это меня везут чуть ли не галопом? Мы уже проехали Шато-л’Эвек; отсюда до Бурдея мы доберемся через два часа, не более. В первый день отбытия вообще следует делать недолгие переходы. Прощания, последние прощания, последние благословения, которых у вас просят, забытые вещи – никогда еще никто не отправлялся в путь точно в назначенный час. Но на сей раз и впрямь слишком уж короткий переход...

Брюне! Эй, Брюне, друг мой, пойди и скажи, чтобы ехали чуть помедленнее. По чьей милости мы несемся сломя голову? По милости Кюнака или Ла Рю? Вовсе не обязательно так меня трясти. А потом пойди скажи его светлости Аршамбо, моему племяннику, чтобы он слез со своего коня, что, мол, я зову его к себе в носилки. Благодарю, ну, иди, иди...

Когда я уезжал из Авиньона, меня сопровождал другой мой племянник, Робер де Дюраццо; на редкость приятным он был попутчиком. В нем много общего с моей сестрой Аньес да и с нашей матушкой. Жаль, что под Пуатье он дал себя убить этим тупицам англичанам, ввязавшись в битву в войске короля Франции! О, за это я его не упрекаю, даже если порой притворяюсь, что упрекаю. Ну кто бы мог подумать, что король Иоанн позволит так себя поколотить! Выставляет тридцать тысяч человек против шести тысяч, а к вечеру он, глядишь, уже в плену. Ах, глупый, глупый король, дурачок! Если бы он тогда хотя бы согласился на договор, который я ему, как дар, преподнес на блюде, можно было бы выиграть дело, обойдясь без всяких битв!