Владыки Мегамира

Ковальский закусил губы, в глазах была боль, смешанная с облегчением и даже странным весельем.

— Прямо, — прошептал он. — Теперь направо... Во-о-он та дверь, где нарисована змея, что обвилась вокруг чаши... Ну, змея — это такой худой червяк...

Влад добежал до двери с нарисованным уродливым безногим плексом, занес ногу для пинка. Дверь распахнулась сама, открыв просторную пещеру, заполненную вдоль стен богатым шаманским оборудованием. К ним повернулся, недовольно морщась, низенький человечек. Он был без скафандра, с белой непрочной кожей, слабый, с запасами мягкого жира, словно у молодой мухи. Глаза человечка полезли на лоб, рот распахнулся для истошного вопля.

— Сергей Аполлонович, — сказал Ян затихающим голосом, — принимайте пациента... костоправить...

Он затих, а человечек, нервно поглядывая на неподвижного Влада, опасливо приблизился, заглянул в лицо Ковальскому, приподнявшись на цыпочках. Влад протянул ему раненого, человек пугливо выхватил и бегом отнес его к дальней стене, уложил на шаманский стол. Он часто оглядывался на незнакомца, вздрагивал, но руки молниеносно метались по рядам полок, словно жили сами по себе, выхватывали острые иглы зловещего вида, ножи, провода. Вскоре неподвижный Ковальский весь был опутан присосками, похожими на нижние членики мух, паутиной, липкими широкими лентами, от которых струился гадостный запах.

Человечек все реже оглядывался, заметно расслабился, но внезапно снова застыл, глядя широко распахнутыми в смертельном ужасе глазами. Из омертвевших пальцев выскользнула длинная игла — падала медленно, как и все вещи в Мегамире, но человечек, служитель червяка на чаше, даже не попытался подхватить на лету, его выпученные глаза таращились на нечто ужасное за спиной Влада.

Влад молниеносно развернулся, выхватывая из-за пояса нож и бросаясь ничком. В распахнутую дверь пытался протиснуться Головастик. Проем позволил просунуть полморды, ту самую половинку, где были длинные и изогнутые как серпы зазубренные жвалы. Хитин скрежетал, когда Головастик пытался втиснуться ближе, стены начали подрагивать.

— Это местный шаман, — сообщил Влад. — Поприветствуй!

Головастик протянул сяжки, что легко досягали противоположной стены. Человек застыл, зажмурился, даже приподнялся на цыпочки, когда гибкие сяжки, похожие на бамбуковые удилища с жесткими металлическими щеточками, деловито ощупали, начиная с подошв, бегло прошлись по огромной комнате, роняя посуду и ритуальные вещи неясного назначения.

Из коридора донеслись приближающиеся голоса, топот. Выделялся звуковой тенор Каси, другие голоса были истерические, визжащие. Головастик по-прежнему загораживал дверь в комнату шамана. Внезапно на полу между ногами Головастика появилась голова Глеба — красный от натуги, он прополз, прижимаясь брюхом, ибо ксеркс сам присел в тесноте едва ли не к полу. В операционной Глеб поднялся на ноги вскрикнул:

— Обошлось?.. А то все уже... Влад, вы хоть советуйтесь!

Влад ответил гордо, в голосе было негодование:

— Я советуюсь! С обоими.

Дубов покосился на невозмутимого Хошу, что сел поудобнее, выпрямился, взглянул на злорадно оскалившего жвалы ксеркса, вздохнул, спросил быстро:

— Как с Ковальским?

Человечек ответил слабым голосом, что временами пропадал совсем:

— Будем надеяться, что привезли вовремя... Но эти чудища, Глеб Иванович? У меня руки трясутся, будто я по ночам кур крал! А где тут куры?

Глеб сказал быстро, настойчиво:

— Сергей Аполлонович, великий воин и величайший Охотник спас наши жизни. Без него нас бы и тли забодали. Кстати, он хорошо понимает нашу речь. Разумеете?

Человечек бросил робкий взгляд на неподвижного Влада, промямлил:

— А-а-а.. понятно... Первобытная община?

— Скорее, раннее средневековье. Но есть странноватые отличия.

— Это немудрено, — вздохнул человечек.

Он оглянулся на Ковальского, там пахло сильно и остро, вспыхивали огоньки, что-то булькало, похрюкивало, сказал с видимым усилием, ломая в себе панический страх:

— Великий Воин, мы ра-а-ады... Глеб, надеюсь, ты знаешь, что творишь... Узнай, где расположено его племя да отпусти поскорее... Отдыхайте, великий Воин и величайший Охотник, а потом ... гм... пир в твою честь, половецкие пляски и жертвоприношения — это по части Глеба, вот он стоит.

Бросив на Глеба злорадный взгляд, поспешно вернулся к Ковальскому. Огоньки разгорались, требовательно зазвенело. Ковальский внезапно выругался, выныривая из забытья: из вены в левой руке уже торчала огромная игла, по ней опускалась желтая жидкость, раздувая руку, наполняя ткани. Шаман склонился над ним с другой полой иглой, еще толще, длиннее.