Пиранья. Жизнь длиннее смерти

– Сколько же можно тебе намекать… Глаз у тебя нет, что ли… Медведь славянский… Никто сюда не войдет, ну что ты стоишь…

Чуточку ошалев от этого напора, сущего вихря поцелуев и жалобного шепота – то ли смех сквозь слезы, то ли наоборот – Мазур осторожно ее обнял, а дальше уже было гораздо проще, гербовые пуговицы отутюженного френча расстегивались легко, а железная солдатская койка, вопреки его опасениям, совершено не скрипела, и пламенная революционерка куда-то исчезла, осталась нежная и покорная красавица, шептавшая на ухо певучие, незнакомые слова…

Глава вторая

Аравийские тернии

Вот и пришлось в кои-то веки побывать в роли джинна, подумал Мазур в ленивой расслабленности. Джинн без кувшина Кирилл ибн-Степан, исполнивший не самые замысловатые желания восточной красавицы. Этакий узко специализированный джинн…

Они лежали на тесной солдатской койке, тесно прижавшись друг к другу, иначе можно было ненароком свалиться, Лейла молчала, притихнув, и Мазур не хотел ее беспокоить. Стыдно сказать, но в голове у него крутились мысли отнюдь не лирического свойства – наоборот, самые прагматичные. Он заранее пытался угадать, какие из всего происходящего родятся сложности. А в том, что без сложностей не обойтись, чутье подсказывало…

– Хорошо, что ты не араб, – сказала вдруг Лейла, не шевелясь.

– Это почему? – с любопытством спросил Мазур.

– Араб может быть революционером, реформатором, кем угодно, но в душе остается арабом. Будь на твоем месте кто-нибудь из моих земляков, я в его глазах была бы… Трудно даже объяснить. «Шлюха» – слишком мягко сказано, не исчерпывает всей сложности понятия… Сама навязалась, домой зазвала, на шею кинулась… К проституткам отношение даже спокойнее – они, по крайней мере, занимаются этим за деньги, являют собой как бы необходимый элемент бытия… – она приподнялась на локте и тревожно заглянула в глаза Мазуру – Ты, пожалуйста, постарайся на людях ничем не показать, что меж нами что-то…

– А охрана? – спросил Мазур. – Секретарь этот твой?

Лейла грустно улыбнулась:

– Они ничего не заподозрят, надеюсь. У меня бывает очень много людей, частенько по весьма секретным делам, и разговоры затягиваются надолго. Я пока что не давала поводов для сплетен, и репутация у меня незапятнанная. Нужно же тебе было свалиться, как камень на голову… Ничего я не могла с собой поделать. Когда мы первый раз встретились, ты на меня посмотрел так странно и загадочно, с таким желанием и грустью…

– Серьезно? – спросил Мазур чуточку ошарашенно. Что-то он за собой такого не помнил.

– Серьезно. У тебя в глазах не было обычного мужского цинизма – одно затаенное желание и грусть…

– А ты не приукрашиваешь?

– И не думаю, – решительно сказала Лейла. – Потому что этим взглядом ты меня и зацепил. Прошло совсем немного времени, и я поняла, что влюбилась…

Мазур оцепенел от неловкости. С одной стороны, как и любому мужику на его месте, несказанно приятно было, что в него, изволите ли видеть, влюбилась такая девушка, с другой… Точно, не оберешься сложностей… Это даже не дома, это гораздо хуже.

– Почему ты молчишь?

– Честное слово, не знаю, что сказать. И не припомню что-то, когда в меня в последний раз влюблялись. Не по себе как-то…

– Не бойся. Я не собираюсь тебе навязываться, не будет никаких дамских глупостей. Я все же не экзальтированная девчонка, милый. Я – революционный министр. И прекрасно понимаю, что никакого будущего у нас быть не может. Дело даже не в том, что ты женат. Мы оба – на посту, вот ведь какая штука…

– Умница, – со вздохом сказал Мазур. – Исключительно точно обрисовала. Правда, насчет меня чуточку преувеличила. Я-то не на высоком посту, я обычный головорез, каких в любой приличной армии пруд пруди. Это ты – на высоком посту…

– Я скоро с ума сойду и от этого поста, и от всего остального, – призналась она насквозь уставшим, каким-то безнадежным голосом. – Честное слово. Может быть, ты мне объяснишь, почему все так неправильно? Вы же давным-давно через все болезни становления прошли, построили социализм, ты должен знать…

– Что? – безнадежно спросил Мазур.

– Почему все так неправильно, – сказала Лейла. – Я сама ничего не понимаю. Не понимаю, что происходит с людьми. Когда-то у них не было мечты яростней и светлее, чем покончить с султаном. Нас носили на руках, в первые недели переворота нельзя было появиться среди людей, на нас бросались, как паломники на святого шейха. А теперь они срывают плакаты, прячут мятежников, а то и стреляют в спину… Те же самые люди.