Талантливая пианистка, вдова богатейшего магната, обвиняется в убийстве...
— Много ты знаешь...
Прелат заговорил чуть тише:
— Представь себе. Я уже говорил, что с возрастом меня стали интересовать люди, которых Господь зачем-то оставил дожидаться Судного дня на земле. Но имена лишь немногих упомянуты в старых книгах. Остальные же для каких-то целей хранятся в тайне. Сколько их, никто не знает. Все они наверняка, как и ты, идут по векам и тысячелетиям под разными личинами.
Олег сдвинул плечами.
— Не знаю, не встречал. Ну, может, и встречал... но вот не помню.
Томас посмотрел остро, хотел напомнить о Гульче, но смолчал, у Олега своя игра.
— Богоборец, — сказал прелат, называя его одним из имен, упоминаемых в древнейших книгах, — я читал много старинных рукописей, я любил рыться в самых древних, искать и находить немыслимые истории и обнаруживать, что сказанное — правда... И я знаю точно, что это ты сокрушил Рим, блудницу вавилонскую, гнездо порока и разврата!.. А твой городок Лютеция, который ты, вне себя от горя, построил в память твоей женщины, теперь разросся так, что ты и не подумал бы... Его, кстати, недавно переименовали в Париж, ныне это сердце Франции... или это я уже говорил? Помнишь, ты создал объединение из разных разбойников и назвал его франками, вольными людьми? Те франки, как ты и задумал, вобрали в себя множество племен, создали Франкскую державу... да что я тебе рассказываю, ты сам должен знать все, не настолько же ты ушел в свои бесконечные поиски!
Они подошли к двери, Олег остановился, всем видом показывая, что войти не приглашает, осточертели дискуссии, и хотя он не человек действия вроде рыцаря, но и ему уже лучше выйти в поле драться с нечистью, чем выслушивать благоглупости.
Томас дергался, не зная, как поступить, поглядывал то на прелата умоляюще, выпрашивая прощение, то на Олега — уже со злостью, как он смеет так разговаривать со святым человеком, которого даже Адова Расщелина не может сломить!
Послышались грузные шаги, показался отец Крыжень, все такой же массивный, хоть и снял кожаные доспехи, белоснежные волосы и борода красиво ниспадают едва заметными волнами.
Он с ходу ощутил заминку в диспуте, с испугом посмотрел на грозного язычника, на прелата, тот кивнул, и отец Крыжень обратился к язычнику мягким убеждающим голосом:
— Твой поиск окончен, брат наш... хоть ты и не принял все еще Христа. Неисповедимы пути Господа, нам никогда не понять, почему он именно тебя избрал, чтобы сокрушить Рим и заставить нечестивых латинян принять слово Божье, но... это было сделано. Твой поиск окончен. Слово Господа победно ширится по всем землям. Прими же то, что взращено и твоими усилиями!
Оба смотрели с ожиданием, настоятель даже дыхание затаил. Олег зевнул во всю пасть со сладким волчьим завываньем, почесал в затылке.
— У меня глаза слипаются, братья монахи. Но все равно не думаю, что мой поиск окончен. Не думаю.
Настоятель ахнул в ужасе.
— Как ты можешь? Нет и не может быть ничего выше слова Христова!
— Не уверен, — ответил Олег хмуро. — Я только что с Востока. Там тоже почистили Ветхий Завет и создали свой вариант, названный Кораном. Что-то в нем лучше, чем в учении Христа, что-то хуже. Правду говоря, лучшего там больше, чем в христианстве. Увы, там пара серьезных ошибок, которые в христианстве есть тоже... но вы их молчаливо обходите, как вон при Томасе нельзя даже упомянуть про Обрезание Христа...
Настоятель и прелат дружно поморщились. Олег невесело усмехнулся.
— Вот-вот. А ислам не настолько гибок. Там если белое — то белое, а черное — черное. Дураки, не умеют гнуться.
На лице настоятеля было предельное возмущение, он порывался возразить, но прелат придержал его и спросил с интересом:
— А какие это ошибки, которые есть и в христианстве, но мы их... обходим?
— Запрет на рисование.
Он видел по их ошарашенным лицам, что так ничего и не поняли. Прелат первым пошевелился, спросил с недоумением:
— Мудрый, ты ничего не перепутал?
Настоятель сказал раздраженно:
— При чем здесь рисование?
Мы говорим о различии в вере!
— Запрет на рисование, — пояснил Олег, — затормозил всякий прогресс. В христианстве этот запрет, кстати, тоже есть, но его как-то быстро перестали замечать, не так ли? Увы, в исламских странах сие блюдется строго. Тем самым наиболее жестокий удар нанесен по детям, которым нельзя рисовать то, что рисуют дети во всем христианском мире: людей, коней, зверушек, птичек... Образное мышление не развивается, а это основа мышления.