Пиранья. Бродячее сокровище

Оба персонажа выглядели крайне благонравно. Внушали нешуточное доверие. Друг от друга они ничем особенно не отличались, разве что один – с красивой проседью, а другой – с лихо закрученными черными усами.

Кое-где портреты подверглись варварскому поруганию – пририсованы рожки, глаза выцарапаны, поперек от руки наспех сделаны непонятные надписи, порой из одного-единственного слова...

– Выборы, – сказал Донни. – Они тут алькальда выбирают. Алькальд – шишка большая. Губернатор провинции и мэр главного города в одном лице.

– Ну, ясно, – сказал Мазур. – Что тут непонятного...

На самом деле подобное он видел только в иностранном кино. Для него, как для всякого советского человека, выборы выглядели совершенно иначе, абсолютно непохоже на всю эту вакханалию. Ну вот, хоть что-то наблюдавшееся вокруг укладывалось в концепции родных замполитов. Один наверняка – ставленник олигархического капитала, а другой – ничем не лучше. Это ж сколько бумаги и краски нужно было угрохать на весь этот разврат! Положительно, советские выборы, по крайней мере, экономнее: однотипные строгие афишки со стандартным портретом и скудным текстом, бюллетень с одной-единственной фамилией, который ты быстренько швыряешь в урну девственно нетронутым, покупаешь пару кило дефицитных апельсинов и идешь принять водочки за нерушимый блок коммунистов и беспартийных...

Потом они вышли на обширную площадь, вымощенную брусчаткой («Ну в точности, как у нас на Красной», – кощунственно и безыдейно подумал Мазур). Посередине, на высоком квадратном пьедестале, стояла причудливо отливавшая зеленым в свете фонарей статуя почти что в человеческий рост, изображавшая мужика в кирасе, шлеме с высоким гребнем, портках буфами и высоких сапогах с огромными шпорами. В одной руке он держал большой штандарт на высоченном древке, в другой – увесистый меч. Вся его поза была исполнена горделивого торжества. Сразу чувствовалось: будь у мужика третья рука, он бы ею непременно подбоченился.

– Кортес? – спросил Мазур со знанием дела.

– Да ну, – махнул рукой Донни. – Кто-то из его отряда. Поссорился с предводителем, увел с собой полдюжины таких же неуживчивых ребят и принялся самостоятельно ловить удачу. Никаких особенных подвигов не совершил и золотишка особо не нагреб, зато по чистой случайности заложил этот городок. Крепко подозреваю, в виде парочки хижин для оружия, багажа и индейских шлюх. Про имя не спрашивай, не помню, какое-то длиннющее и заковыристое... Вот они его и увековечили. За неимением других исторических персон, бродивших по этим местам...

Мазур подумал мельком, косясь на зеленого кабальеро, что лакировка действительности, в общем, свойственна не только советскому изобразительному искусству. Уж он-то, с его опытом походов и вылазок в совершенно необжитые места, прекрасно понимал, что люди после долгих странствий по диким джунглям выглядят абсолютно иначе. И сапоги прохудятся, и шпоры совершенно ни к чему, и доспехи будут выглядеть, как груда лома, и пышные буфы превратятся в сущие лохмотья, изодранные колючками. И никто, ручаться можно, не станет волочь за собой неподъемное знамя с древком вроде доброй оглобли... Ну, что поделать, основатели и основоположники, кто бы они ни были и под какими широтами ни окаянствовали, просто обязаны выглядеть элегантными и опрятными...

– Пришли, – сказал Донни радостно. – В-о-он туда...

Старинное трехэтажное здание занимало добрых полквартала – два этажа темные, с редкими проблесками света за тщательно зашторенными окнами, а первый мигает неоновыми вывесками, сияет ярко освещенными, высоченными окнами, отсюда видно, что за столиками протекает самое беззаботное веселье...

– Э, погоди, – сказал Донни, когда Мазур направился прямиком к левой неоновой вывеске, самой причудливой, трехцветной. – Всяк сверчок знай свой шесток... Там – самое дорогое заведение из трех, не по нашим капиталам. Нам – в-о-он туда, где как раз по деньгам. Ты не переживай особо, девочки и там нормальные....

Он по-свойски перебросился парой испанских фраз с благообразным старичком в смокинге, торчавшим внутри у входа, после чего почтенный старец шустро провел их в дальний конец зала, где отыскался свободный столик. Едва они успели присесть, как из-за какой-то портьеры тут же выпорхнули две девицы в коротеньких открытых платьицах и приземлились рядом, сверкая профессиональными улыбками на сорок четыре зуба.