Биография smerti

Ну да, из Москвы городок виделся ладным, спокойным, красивым. Но когда приехала, вдруг впервые в жизни разглядела то, на что раньше не обращала внимания. До чего же облуплены здесь дома... И люди одеваются неряшливо и немодно... И разговоры у них – просто смех и слезы: куры, детские ясли, гастроли заштатного столичного, в Москве в него и не ходит никто, театрика... А элементарные вещи, к которым она уже успела привыкнуть в Москве, местных жителей в тупик ставят. Марина забыла, что существуют люди, которые «Мастера и Маргариту» не читали. И простейших электронных часов никогда в руках не держали. И про то, что знаменитый Пыльцов в Театре драмы играет, не знают...

Даже Матвей, любимый товарищ детских лет, со своими вечными выдумками и анекдотами, показался примитивным и пресным. Шуточки у него – уровня грузчиков винно-водочного магазина, а байки только для дебилов годятся. Да Матвейка и вечно занят теперь – на своем жалком автосервисе карьеру делает, возвращается домой лишь к ночи...

А бывшие одноклассники на нее волком смотрели. Потому что Москву покорять чуть ли не весь класс отправился, а уж несколько отличников-медалистов и вовсе не сомневались, что перед ними двери любых МГУ да МГИМО сами отворятся. Только почти все вернулись с позором. А она, безотцовщина с пропиской на кладбище, поступила аж в Институт европейских языков!

Лучше быть одной, решила Маринка, чем терпеть косые взоры да выслушивать завистливые вопросы. И почти ни с кем в те каникулы не общалась. Если хотелось на пляж – ездила не на городской, где полно знакомых, а на дикий. Пройтись по набережной или даже зайти в кафе предпочитала в одиночку.

«Странная у меня жизнь, – иногда думала Марина. – Я в Москве вроде все время на людях, а по сути – одна. Думала, здесь наобщаюсь. А получилось, что и тут – сама по себе. Ни любви тебе, ни дружбы. И даже поговорить не с кем».

Как-то, когда сидела в почти пустой по жаркому полуденному времени кафешке, вообще решила, что с ума от одиночества сходит. Потому что вдруг увидела – на грязный, истертый десятками тысяч ног, пол ступил он. Александр Пыльцов. Глаза закрыты темными очками, лицо почти спрятано под бейсболкой. Но разве можно не узнать эту царственную, с гордо откинутой назад головой, походку? Не вспомнить его руки – мускулистые, с небрежно обрезанными ногтями?

Александр на секунду застыл на пороге. Брезгливо повел носом – пахло в кафе действительно не очень. Но все же вошел внутрь. Сел через два столика от нее. И Маринке вдруг пришла в голову безумная мысль: он приехал, пришел за ней! Ведь написал же тогда на фотографии: «Милой Мариночке от любящего Саши...»

Она вскочила, подбежала к столику, выдохнула:

– Саша! Здравствуйте!

И на душе сразу стало горько, когда увидела, как его лицо скривилось от неудовольствия.

– Я вас не знаю, – бросил он.

– Я Марина, – растерянно пролепетала она. – Мы к вам в гримерку однажды с Игорем приходили... С Холмогоровым...

Говорила – и сама понимала, насколько нелепо звучат ее слова.

– Послушайте, вы! Марина, Карина, Ирина, как вас там, без разницы! Неужели не понятно? Я в отпуске и хочу побыть сам с собой! Хотя бы на отдыхе! – неожиданно вспылил актер. – Вы можете мне это позволить?!

– Да... конечно, извините, – пробормотала она.

Бросилась к выходу из кафе.

И еще стыдней получилось, когда вслед за ней устремился неряшливый официант.

– Эй, ты! – заорал. – Куда?! А платить?!

Маринка сунула ему три рубля – в пять раз дороже, чем стоила злосчастная чашка кофе. Сдачи ждать не стала. Выбежала на улицу. Брела по ней, размазывала по лицу слезы.

Вот и верь после этого в любовь. Отпихнули ногой, как паршивую собачонку...

Таня

Михаил Булгаков учил, что своих героев надо любить, и Таня считала: писатель глубоко прав. Но у нее, тоже писателя, полюбить Холмогорову, своего героя, никак не получалось. Вместо любви она жестоко Марине Евгеньевне завидовала. Нет, не ее миллионам, охранникам, «Мерседесу» и роскошному особняку. И не внешности, конечно, – смешно завидовать тетке за сорок с рыхлой фигурой и дряблой кожей, на которую уже не действуют никакие массажи. Да и муж у Марины Евгеньевны жалкий, и с сыном, мягко скажем, у нее не задалось. И врагов у нее полно... Обидно другое. Им обеим когда-то было по семнадцать лет. И они обе поступили в престижные вузы. Только на том сходство и закончилось. Таня, москвичка, жила в собственной квартире. Мама, а пуще – отчим никогда не отказывали ей в деньгах на карманные расходы. Всякие абсолютно необходимые студентке вещи вроде джинсов или приличной косметики, пусть и с боем, но у родителей она выбивала. А Холмогорова начинала свою взрослую жизнь в чужом, равнодушном городе. В облупленной комнатке общаги. Без поддержки, без родных. Да еще и выживать ей приходилось на одну стипендию...