Наперегонки со смертью

Противник паниковал. По-иному подобные непрофессиональные действия охарактеризовать нельзя. Противник сбит с толку и суетится в поисках выхода из создавшейся ситуации. Главным теперь является время "Х" – момент, когда необходимо выйти на сцену. Оно приближалось неотвратимо и очень быстро. Потому следовало поторопиться. Маски сброшены, инкогнито наконец обретает имя. Операция "Звездная пыль" выходит на финишную прямую.

Здраво рассудив, что нечего соваться в чужую драку, я начал искать пути к бегству. И нашел. Притом запросто. Оказалось, что с крыши, на которую я вылез через свободно открывающееся чердачное окно, можно легко спрыгнуть на галерею, ведущую к винному погребу. А он находился почти возле забора. Где не наблюдалось никакого шевеления – с той стороны территория дачи подходила вплотную к небольшой роще, за которой начиналась болотистая низменность.

Все вышло как нельзя лучше. Во-первых, меня никто не заметил, а во-вторых, я не поломал ног, когда совершал прыжок. Забор я перелез тоже удачно – всего лишь порвал брюки, зацепившись за гвоздь. Но на эту тему я особо не беспокоился – впереди меня ждали холодные грязевые ванны, по сравнению с которыми прореха на штанах выглядела микроскопически малым недоразумением…

Да, болото вывернуло меня наизнанку и высушило. И в который раз я с благодарностью вспоминал свое детство – когда наша компашка сорванцов играла среди такой же топи.

Детдом стоял на отшибе, ближе к горам, чем к городу, возле небольшой речушки, через два-три километра впадающей в море. И мы, пацаны мал мала меньше, переправившись на другой ее берег, чтобы нам никто не мешал, в летний период часами пропадали в болотистом редколесье: жгли костры, курили, строили шалаши, жарили ворованную из сетей аборигенов рыбу, мечтали и, разделившись на своих и чужих, играли в партизан.

Гораздо позже я с ужасом вспоминал нашу детскую беспечность и бесшабашность – болото за рекой славилось своим коварством и непроходимостью и погубило массу человеческих жизней. И тем не менее никто из детдомовской босоты не угодил в бездонную ямину и никого не проглотила топь, хотя мы носились по болоту как угорелые.

Наверное, нас охранял добрый ангел всех обиженных судьбой.

Мне не хочется рассказывать о своей болотной одиссеи. Кому интересны все эти "бултых!", "шлеп-шлеп", "буль-буль" и набившая оскомину ненормированная лексика, без которой ни один русский мужик не может забить даже гвоздь? Если коротко, то я выбрался на сухое и твердое место почти без сил, грязный как свинья и злой как тысяча чертей. Даже то обстоятельство, что мне в очередной раз удалось сохранить свою драгоценную жизнь, не добавило в мою бурлящую от раздражения кровь каких-либо успокоителей-пластификаторов.

Но злился я не на болото. Я готов был сожрать без соли не кого-нибудь, а себя. Это же нужно быть таким ослом, чтобы не заметить и не понять очевидного! У меня на глазах разворачивалась драма (притом с моим участием), а я был настолько туп, что не смог разобраться со сценарием. А все потому, что лишь прилежно играл свою роль, и не дал себе труда прочитать роли других, чтобы выстроить интригу не умозрительно, в эмпиреях, а на макете – как народный герой Чапаев объяснял своим подчиненным диспозицию с помощью картошки. Стоило расположить моих героев не в линию, а в трехмерном пространстве – и все точки над "i" были бы расставлены. Но кто мог предполагать?..

К свиньям собачьим! Хватит мудрить, пора брать быка за рога! Иначе тебя, Чернов, возьмут на цугундер. И на этот раз бесповоротно. Последний акт драмы подходит к отнюдь не закономерному, сценарному, финалу и благодарные зрители уже ждут, когда опустится занавес.

Я взял курс на городскую свалку. До нее было не более трех километров, если брать по прямой, и она располагалась на обширном плато, отгороженном от болота земляным валом. Где-то там начиналась асфальтированная дорога, которая вела в город.

Уже вечерело и я сильно продрог – солнце, днем кое-как согревавшее по-осеннему стылый воздух, прочно уселось на остроконечные верхушки елей и быстро уменьшалось в размерах словно проколотый воздушный шарик. Потому костры, горевшие среди мусорных куч, показались мне очагами родного племени, куда я возвращался после неудачной охоты на саблезубого тигра, едва не стоившей мне жизни.

Жизнь на мусорной свалке не прекращалась ни днем, ни вечером, ни ночью. Машины подъезжали регулярно, и едва они становились под разгрузку, как тут же к ним сползались темные фигурки мустаров – мусорных старателей. С крючьями, пиками, небольшими острогами они деловито перелопачивали свежие поступления, вылавливая оттуда только им нужные "сокровища".