Когда радиоведущей Дане в прямом эфире позвонил маньяк и пообещал, что...
Алац, срезая дорогу, пронесся по мелководью, вода взлетела по обе стороны широкими крыльями. Ютланд направил его чуть глубже, сверкающие на солнце брызги теперь поднимались выше головы и падали сверху прохладные и тяжелые. Мелизенда сперва взвизгивала, потом хихикала, но в конце концов затихла и просто ежилась, обхватив себя передними лапками.
Ее пышное платье промокло и стало почти прозрачным. Ютланд ощутил, что смотреть на нее неловко и приятно.
– Надо остановиться? – спросил он неуклюже. – Обсушиться, да? А то озябнешь.
Она проговорила, отводя взгляд:
– Да… конечно…
Он повернул коня от берега, под копытами прогремела галька, а с берега открылись две небольшие рощи. Ютланд направил к ближайшей, а как только деревья сомкнулись за конским хвостом, соскочил на землю и протянул руки.
Она вздернула надменно нос, но уже привычно подалась вперед, он подхватил и, держа на вытянутый руках, словно страшился испачкать, торопливо поставил ее на землю.
Она сразу же отвернулась и стала смотреть по сторонам.
– Раздеваться не буду, – предупредила она.
– А зачем? – удивился он.
– Ну, обсохнуть…
– На тебе и обсохнет, – сказал он безразлично. – А мокрой быть на встречном ветру опасно… неженкам всяким.
Она топнула ногой, глаза сердито сверкнули.
– Это кто здесь неженка? Да еще всякая?
– Ну да, – пробормотал он, – наверное, я.
Часть 4
Глава 1
Как только платье на Мелизенде подсохло, а хорт ощутил в себе способность снова не отставать от коня, Ютланд бесцеремонно вздернул ее к себе, помчались еще быстрее, перевалили через небольшой кряж, дальше местность слегка холмистая, под поля не годится, зато много виноградников и несметные стада овец на зеленых склонах.
Ютланд остановился спросить дорогу поточнее, а Мелизенда заслушалась, как играет на свирели молодой пастух, просто необыкновенно, а потом отнял от губ дудочку и запел…
Она вздрогнула и зябко повела плечами, песня о любви, но не томная и сладкая, какие привыкла слушать во дворце, а здесь звучат слова, полные страсти и боли, недоумения несправедливостью мира, которому открыто сердце, в груди начиналась буря, но тут же звучат слова о великой нежности, вселенской любви, способной передвигать горы и менять мир…
Она прошептала:
– Погоди… Дай дослушать…
– Хорошо, – ответил он шепотом.
Она подалась вперед, словно собиралась взлететь.
– Как прекрасно…
Голос ее вздрагивал, Ютланд покосился удивленно на ее лицо, глаза блестят, там целые запруды слез, вот одна не выдержала напора, и по щеке побежала целая струйка.
– Да, – проговорил он неуклюже, – да.
– Ты черствый, – проговорила она непривычно тихим и жалобным голосом, – не поймешь… Я не представляю, что мог перенести этот человек, который создал эти великие песни…
– Я просто знаю, – ответил он.
Она повернула голову, в глазах проступило недоверие.
– Ты? Откуда ты можешь знать?
– Я знал этого человека, – ответил он коротко.
– Знал?.. Он сейчас… уже не жив?
– Да.
– Погиб?
– Да.
Она сказала тихо:
– И, конечно, из-за великой любви, да? По-другому такие люди просто не могут… Кем он был?
Ютланд покачал головой.
– Он был великим… но это забыто, хотя все было совсем недавно. А вот песни его поют.
– И будут петь вечно, – сказала она пламенно. – Пока будет жить любовь!.. Пока будут страдать из-за любви.
Он пожал плечами. Ерунда какая-то насчет страданий из-за любви. Выдумки. Страдать можно из-за пальца, по которому попал молотком, из-за порванных штанов или даже из-за неудачной охоты, это все реальное, но что такое любовь… выдумки какие-то.
Она повернула голову и посмотрела искоса.
– О чем задумался?
– Что жрать будем, – сказал он. – Если не хочешь питаться дичью, то надо успеть в город до закрытия базаров. А еще там гостиницы.
Она поинтересовалась ехидно:
– Ты такой мягкотелый?
– А ты?
– Я нет, – отрезала она. – В городе могут понять, что я – это я. И тогда увезут насильно. Хорошо, если в Вантит, а если совсем в другую сторону? И виноват будешь ты!
– Еще бы, – буркнул он, – когда это не я был виноват?
– Вот видишь, ты все понял.
– И что, – спросил он с недоверием, – ночевать прямо в степи?
– Зачем? – невинно спросила она. – Можно вот в той роще… Но если тебе голая степь ближе, как дикарю, то можно и в степи. Я не привередливая.