Эрагон. Возвращение

Сапфира, перестав пожирать убитого оленя, озабоченно и с сочувствием посмотрела на него.

Стараясь дышать как можно глубже, Эрагон согнулся и уперся руками в колени. В сторону жареной крольчатины он даже не смотрел: он уже догадывался, почему эта «охота» произвела на него столь сильное впечатление, хотя всю свою жизнь он ел мясо, рыбу, птицу, и ему это нравилось. Но теперь он даже подумать не мог о том, чтобы пообедать этими злосчастными кроликами. Он беспомощно посмотрел на Сапфиру и пояснил:

«Понимаешь, я не могу их есть!»

«Но ведь мир так устроен: кто-то обязательно кого-то ест, — возразила она. — Почему же ты не хочешь подчиниться такому порядку вещей?»

Эрагон задумался. Ему бы и в голову не пришло обвинять тех, кто продолжает питаться мясом. Для многих это вообще единственный способ выжить. Но сам он знал твердо: больше он так поступать не может, разве что если будет умирать от голода. Побывать в шкуре кролика и почувствовать то, что чувствует он… и после этого съесть его — это все равно что съесть самого себя!

«Нет, мы можем превозмочь свои желания, можем сделаться лучше! Ведь нельзя же, поддаваясь собственному гневу или чувству голода, убивать тех, кто нас рассердил или просто оказался слабее! Нельзя пренебрегать чувствами других живых существ! Мы созданы не идеальными и должны остерегаться собственных недостатков, иначе они нас погубят. — Эрагон снова глянул на отброшенные в сторону кроличьи тушки. — Оромис правильно говорил: ни к чему причинять ненужные страдания другим».

Сапфира явно была потрясена:

«Неужели теперь ты отречешься ото всех своих желаний?»

«От тех, что направлены на разрушение, я постараюсь отречься».

«Ты действительно так решил?»

«Да».

«В таком случае, — сказала Сапфира, — для меня эти кролики станут отличным десертом. — Эрагон не успел и глазом моргнуть, как она проглотила аппетитные тушки, слизнула с камня поджаренные потроха и заявила: — Я-то уж точно не могу жить, питаясь одними растениями, — это пища для дичи, а не для охотника и уж тем более не для дракона. И учти: я не желаю, чтобы меня стыдили за то, как я поддерживаю собственную жизнь. Все в этом мире имеет свое место. Это знают даже кролики».

«А я и не пытаюсь заставить тебя чувствовать себя виноватой, — сказал Эрагон и погладил ее по лапе. — Это мое личное решение. И я не стану никому навязывать свой выбор».

«Весьма разумно с твоей стороны», — с легким сарказмом заметила Сапфира.

РАЗБИТОЕ ЯЙЦО И РАЗРУШЕННОЕ ГНЕЗДО

— Сосредоточься, Эрагон, — сказал Оромис вполне дружелюбно.

Эрагон поморгал и даже протер глаза, пытаясь сосредоточиться на иероглифах, сплошь покрывавших старый, то и дело сворачивавшийся в трубку пергамент.

— Прости, учитель.

Усталость давила на него, казалось, к рукам и ногам ему привязали свинцовые гири. Он долго смотрел на сочетание бесконечных крючков и овалов, затем обмакнул перо в чернила и принялся их копировать.

За окном, у которого лицом к Эрагону стоял Оромис, виднелась зеленая лужайка, вся покрытая полосами длинных, вечерних теней. А дальше, за обрывом, в небесах, точно невиданные цветы, цвели перистые облака, окрашенные закатным солнцем.

Рука Эрагона вдруг непроизвольно дрогнула: по всему его телу от ноги, сведенной судорогой, прошла волна резкой боли. От неожиданности Эрагон даже сломал кончик пера, забрызгав и безнадежно испортив исписанный лист. Оромис тоже явно встревожился и сжал кулаки.

«Сапфира!» — мысленно крикнул Эрагон. Но связаться с нею ему не удалось; казалось, его отталкивают невидимые преграды, которыми она себя окружила. Он с трудом ее слышал, и мысли ее продолжали ускользать от него.

Он испуганно посмотрел на Оромиса и спросил:

— С ними что-то случилось, да?

— Этого я не знаю. Глаэдр возвращается, но он отказывается разговаривать со мной. — Сняв со стены свой меч Неглинг, Оромис быстро вышел из дома и остановился на самом краю утеса, подняв голову и ожидая, когда появится золотистый дракон.

Эрагон присоединился к нему, думая обо всем сразу — возможном и невозможном, — что только могло случиться с Сапфирой. Оба дракона улетели в полдень на север, в место под названием Скала Разбитых Яиц, где в былые времена гнездились дикие драконы. Лететь туда было недалеко и несложно. «Вряд ли на них напали ургалы, — думал Эрагон, — ведь эльфы ни за что не пропустили бы их в Дю Вельденварден».