Ключ к Ребекке

– Это для того, чтобы у нас не возникли проблемы, когда он очухается.

Вэндем просунул голову в салон и положил ладонь Билли на грудь.

– Жив, – обрадовался он. – Слава богу.

Билли открыл глаза.

– Все в порядке, – сказал ему Вэндем.

Глаза Билли опять закрылись.

Вэндем сел за руль.

– Где рычаг передач?

– Отломился. Это им я била его по голове.

Вэндем включил зажигание. Машина дернулась.

– Она еще на скорости.

Он нажал сцепление и снова повернул ключ. Мотор заработал. Вэндем медленно отпустил сцепление, и машина тронулась с места. Затем он заглушил мотор.

– Мы на колесах, – сообщил он. – Нам здорово повезло!

– Что будем делать с Вольфом?

– Засунем его в багажник.

Вэндем еще раз посмотрел на Билли. Он уже пришел в сознание, и глаза его были открыты.

– Как дела, сынок? – спросил Вэндем.

– Извини, – сказал Билли, – меня тошнило, и я не мог ничего поделать.

Вэндем взглянул на Элин.

– Тебе придется сесть за руль, – попросил он.

Глаза его были полны слез.

Глава 10

Внезапно раздался рев близко летящих самолетов. Роммель взглянул вверх и увидел британские бомбардировщики, вылетающие из-за ближайшей гряды холмов. В армии их называли «партийными митингами», потому что их боевые порядки в точности повторяли построения военно-воздушных парадов в Нюрнберге в предвоенные годы.

– В укрытие! – закричал Роммель и нырнул в ближайший окоп.

Шум был такой сильный, что слух уже отказывался воспринимать его. Роммель лежал в укрытии, закрыв глаза. У него болел живот. Ему прислали врача из Германии, но он знал, что единственное лекарство, которое может помочь ему сейчас, – это победа. Он сильно похудел: мундир висел на нем, как на вешалке, и воротнички форменных рубашек стали велики. Он начал быстро лысеть, и волосы его во многих местах посеребрила седина.

Сегодня было 1 сентября, и все вышло чертовски нескладно. То самое слабое место в оборонительной линии союзников оказывалось все более похожим на засаду. Там, где минные поля должны были быть редкими, обнаруживались плотно заминированные участки; вместо твердого грунта – зыбучие пески; а линия Алам Хальфа Ридж оказывала мощное сопротивление вместо того, чтобы стать быстрой добычей германских сил. Вся стратегия Роммеля, разведка и данные агента – все это ни к черту не годилось.

Бомбардировщики пролетели у него над головой. Роммель выбрался из укрытия. Его адъютанты и другие офицеры тоже вышли из укрытия и собрались вокруг него. Он посмотрел в бинокль на то, что творилось в пустыне. Множество боевых машин стояли в песках и горели, как факелы. «Если неприятель пойдет в атаку, – подумал Роммель, – мы сможем вступить с ним в бой». Но союзники окопались и не думали высовываться, продолжая прямой наводкой уничтожать его танки.

Все летело к черту! Передовые части его сил не дошли всего пятнадцать миль до Александрии и были остановлены. «Пятнадцать миль. Еще пятнадцать миль, и Египет был бы моим», – подумал Роммель. Он обвел взглядом собравшихся вокруг него офицеров. Как всегда, выражение их лиц повторяло его собственное. На них было написано: «Поражение».

* * *

Он знал, что видит это в кошмарном сне, но не мог заставить себя проснуться.

Камера размером шесть на четыре фута – половину ее занимала койка. Под койкой стояла параша. Стены – из гладкого серого камня. С потолка на голом проводе свисала маленькая электрическая лампочка. В одном конце камеры была дверь, в другом – маленькое квадратное оконце чуть выше уровня глаз – в него видно ярко-голубое небо.

Он подумал: «Я скоро проснусь, и все будет нормально. Я открою глаза, и рядом со мной на шелковой простыне будет лежать красивая женщина. Я буду трогать ее груди, – при этих мыслях его охватило желание, – она проснется и поцелует меня, и мы будем пить шампанское…» Эта картина, однако, не удержалась в его спящем мозгу и снова сменилась видением тюремной камеры. Где-то рядом тяжело бухал барабан, и, повинуясь его ритму, снаружи маршировали солдаты. Этот барабанный бой леденил ему душу – бум-бум, бум-бум; барабан и солдаты, и тесные серые стены камеры, и этот далекий, дразнящий квадратик голубого неба – им овладел такой страх, что он заставил себя проснуться и открыть глаза.

Непонимающим взглядом он обвел пространство вокруг себя. Это был не сон – он уже не сомневался в этом, – он проснулся, но вокруг была та же самая тюремная камера: шесть на четыре фута, и половину ее занимала койка, на которой он лежал. Он встал и заглянул под койку. Там стояла параша.