Ключ к Ребекке

– В разведотделе генштаба не арестовывают людей и не допрашивают их с пристрастием, майор…

– Это может сделать полевая служба безопасности или даже военная полиция.

Богг улыбнулся.

– Если я пойду в полевую службу безопасности с этой историей об арабском Фейгине, укравшем меню столовой, меня там поднимут на смех.

– Но…

– Мы уже достаточно долго обсуждаем это, майор, слишком долго.

– Ради бога…

Богг повысил голос:

– Я не верю, что эти беспорядки были организованы, я не верю, что Абдулла намеренно украл портфель, и я не верю, что Вольф – немецкий шпион. Ясно?

– Послушайте, я только хочу…

– Вам ясно?

– Да, сэр.

– Хорошо. Вы свободны.

Вэндем вышел из кабинета.

Глава 6

Я маленький мальчик. Папа говорил, сколько мне лет, но я забыл. Я опять спрошу у него, когда он в следующий раз приедет домой. Мой папа – солдат. Место, куда он уехал, называется Судан. Судан – это очень далеко.

Я хожу в школу. Я учу Коран. Коран – это священная книга. Я также учусь читать и писать. Читать легко, а аккуратно писать трудно. Иногда я собираю хлопок или вожу животных на водопой.

Обо мне заботятся мама и бабушка. Моя бабушка – очень известный человек. Люди со всего света приходят к ней, когда болеют. Она лечит их лекарствами, приготовленными из трав.

Бабушка дает мне патоку. Я люблю ее есть с творогом. Я сижу на кухне, и она рассказывает мне разные истории. Моя любимая история – баллада о Захране, герое Деншвея. Когда она ее рассказывает, то всегда прибавляет, что Деншвей находится недалеко от нас. Наверное, она стареет и все забывает, потому что Деншвей очень далеко. Однажды я ходил туда с Абдель, и это заняло у нас все утро.

Деншвей – это там, где англичане стреляли по голубям, и от одного выстрела загорелся амбар. Все жители деревни побежали узнать, кто виноват в пожаре. Один из солдат так испугался при виде этих сильных мужчин, бегущих ему навстречу, что выстрелил в них. Между солдатами и крестьянами вспыхнула драка. Победителей в ней не было, но солдат, выстреливший в амбар, был убит. Вскоре пришли еще солдаты и арестовали всех мужчин в деревне.

Солдаты построили из дерева одну штуку, которая называется эшафот. Я не знаю, что такое эшафот, но на нем вешают людей. Я не знаю, что случается с людьми, когда их повесят. Некоторых крестьян повесили, а остальных выпороли. Я знаю, что значит выпороть. Это самая плохая вещь на свете, думаю, даже хуже, чем повесить.

Захрана повесили первым, потому что он сильнее всех дрался с солдатами. Он шел к эшафоту с высоко поднятой головой, потому что гордился тем, что убил человека, спалившего амбар.

Я хотел бы быть Захраном.

Я никогда не видел ни одного английского солдата, но я знаю, что ненавижу их.

Меня зовут Анвар Эль-Садат, и я буду героем.

* * *

Садат потрогал свои усы. Они ему нравились. Ему было только двадцать два года, и в своем капитанском мундире он был немного похож на новобранца, а усы делали его старше. Ему надо было выглядеть как можно более внушительно, потому что то, что он собирался предложить, было – как всегда – несколько нелепо. На этих небольших собраниях он старался говорить и вести себя так, как будто эта горстка горячих голов, собравшаяся в комнате, в самом деле собиралась со дня на день вышвырнуть британцев из Египта.

Он намеренно заговорил более низким голосом:

– Мы надеялись, что Роммель одержит победу над англичанами в пустыне и таким образом освободит нашу страну, – он огляделся вокруг: хороший трюк и для больших, и для маленьких собраний, каждый начинал думать, что Садат обращается лично к нему. – У нас очень плохие новости. Гитлер согласился отдать Египет итальянцам.

Садат преувеличивал: это была не новость, а только слух. Более того, большинство присутствующих знали, что это слух. Однако мелодрама была требованием дня, и они ответили на эти слова сердитым ворчанием.

Садат продолжал:

– Я предлагаю Движению свободных офицеров провести переговоры о соглашении с Германией, по которому мы организуем восстание против британцев в Каире, а немцы гарантируют независимость и суверенитет Египта после поражения британцев.

По мере того, как он говорил, его вновь поразила смехотворность ситуации: он, крестьянский мальчик, произносил речь перед полудюжиной недовольных младших офицеров о переговорах с германским рейхом. И все же, кто еще мог бы представлять египетский народ? Британцы – завоеватели, парламент – марионетка, а король – иностранец.