Княжий пир

Залешанин с проклятиями вскарабкался в мокрое седло. Вода стекала широкими струями. Откуда столько, словно все море захватил с собой, а Рагдай, сухой, как корка прошлогоднего хлеба, рассматривал его с брезгливой жалостью.

– Да едем уже, – огрызнулся Залешанин. – Едем, не видишь?

Навстречу дул слабый ветер, от которого во рту стало так сухо, что язык царапал нёбо и десны. В груди першило. Залешанин чувствовал, что хотя нет иссушающего зноя, но он весь иссох, вся вода из него уходит через поры, тело скукоживается, как лист над костром.

Степь гремела под копытами. Сухие стебли лопались с хрустом, но ни грохот копыт, ни треск сухих трав не заглушали многоголосый радостный вопль мириад кузнечиков, кобылок, жуков, что верещали песни, орали, перекрикивали один другого. Им не сухо, не жарко, подумал Залешанин тоскливо и с завистью. И степь не кажется пустой…

Они мчались на горячих арабских скакунах, купленных на корабле, а на привалах словно поджидали те, кто безуспешно пытался мешать и раньше. Рагдай несколько лет не садился на коня, теперь отдался скачке с ликованием, восторгом, как мальчишка. На корабле вроде бы и не двигаешься, а тут земля мелькает под копытами, впереди стремительно вырастает подлесок, бросается навстречу, расступается и пропадает сзади, а впереди все новое, внезапное…

– Это что, – крикнул Рагдай на скаку, – в старину, говорят, люди вовсе на Змеях летали!

– Брешут, – откликнулся Залешанин.

– Что?

– Брешут, говорю. Старикам да не приврать? Мол, в их времена горами двигали, а придет молодежь, что всемером одну соломинку будут поднимать… Ты вот и сейчас соломину не поднимешь.

Ветер срывал слова с губ и уносил, оба слышали только обрывки и понимали друг друга больше по крикам, взмахам руки, взглядам.

Однажды, когда скакали в ночи, полыхнуло внезапное зарево. Воздух колыхнулся от глухого раздраженного рева. Дрогнула земля, а кони прижали уши. Залешанин чувствовал, как могучий жеребец, любитель подраться с другими жеребцами, дрожит под ним, как трусливый щенок. Даже в бою он бил врага копытами и рвал зубами, а здесь…

– Что там? – спросил он тревожно.

Над темными вершинками деревьев поднялось багровое облако, словно там внезапно взметнулся гигантский костер-крада. Рев повторился, уже тише, ворчливее. Вдогонку за расплывающимся первым облаком поднялось еще, поменьше, но ярое, пурпурное, осветившее вершинки старых дубов, что сейчас казались только красными.

Рагдай, оторвавшись от сладких дум, поморщился:

– Змей.

– Змей? Чего он там?

– А чего ему там не быть? – огрызнулся Рагдай.

– Ну, ежели Змей Горыныч, то должен в горах… Да и норы лучше в горах копать…

– Брось, – отмахнулся Рагдай. – То ли клад особый сторожит, то ли еще чего… Будет время, сходи узнай. Пока другие не опередили. А сейчас не мешай.

Он углубился в думы, но Залешанин видел по лицу витязя, что не о славе грезит, не о богатой добыче, а о женских руках, что обхватят ему шею, снимут шлем, вытрут пот со лба… Вон глаза стали такие, что, сними с него сейчас все, не заметит, в киевские ворота въедет голым…

Кони неслись мимо высоких скал, дорожка тянулась каменистая, по другую сторону вместо скал громадились массивные округлые камни, словно гигантская рыба проглотила их и долго слюнявила во рту, сглаживая острые края, наконец выплюнула – гладкие, блестящие, обкатанные.

Над одним из таких камней поднималось лиловое облако. Воздух струился волнами, подрагивал, будто от камня поднималось тепло. Рагдай перехватил взгляд Залешанина, отмахнулся:

– Под тем камнем меч-кладенец или еще что… Не бери в голову.

– Чо?

– Камень все равно не подымешь, а пуп порвешь.

Кони неслись резво, поворот отгородил от гряды валунов, Залешанин запоздало подумал, что можно бы и попытаться, вдруг да поднял бы. Зачарованный меч! Было бы чем хвастаться…

Лицо Рагдая было каменным, но Залешанину почудилась насмешка. Мол, только и хвастаться, ибо мечом-то владеть уметь надобно. Это не твоя оглобля.

Пристыженный, он постарался поскорее забыть о чудесном кладенце, тем более что диковинки попадались на каждой версте: то каменный человек выглянет, то Змей с тремя головами пролетит, то стайка голых девок в озере плещется, зеленые волосы распустили, руками машут, мол, давайте, парни, к нам, мы свободные…

Высоко в небе заливался жаворонок. Залешанин за­кинул голову, щурился, разыскивая маленького певуна, вдруг насторожился, долго всматривался, наконец сказал неуверенно: