Столпы Земли

– Не понимаю, – набравшись терпения, проговорил он.

– Дюйм длиной в дюйм, фут длиной в фут, а шест длиной в шест, – продолжая смеяться, сказал Эдвард.

«Значит, шест – это мера длины», – сделал вывод Джек и снова спросил:

– В таком случае сколько футов в шесте?

– Это где как. В Линкольне – восемнадцать, в Восточной Англии – шестнадцать...

– У нас в шесте пятнадцать футов, – перебил Эдварда Том.

– А в Париже вообще шестами не пользуются – все измеряют в ярдах, – добавила средних лет женщина-каменщица.

– Вся планировка собора основана на шестах, – сказал Джеку Том и протянул ему ключ. – Принеси-ка, я покажу. Пора тебе уже разбираться в таких вещах.

Джек побежал в сарай и достал с полки шест. Он оказался очень тяжелым. Тому нравилось объяснять, а Джек любил слушать, ибо в строительстве собора его интересовало буквально все, и чем больше он узнавал, тем сильнее очаровывался.

Том стоял в боковом приделе полупостроенного алтаря, в том месте, где когда-то будет центральная часть собора. Он взял шест и положил его поперек бокового придела.

– От наружной стены до центра опоры аркады – один шест. – Он перевернул железный прут. – От центра опоры до середины нефа – один шест. – Он снова перевернул прут, и тот лег возле центра противоположной опоры. – Ширина нефа – два шеста. – Когда же шест был перевернут еще раз, его конец уперся в стену дальнего бокового придела. – Ширина всей церкви – четыре шеста.

– Понятно, – кивнул Джек. – И должно быть, длина каждого пролета между колоннами тоже один шест.

Том казался несколько раздраженным.

– Кто это тебе сказал?

– Никто. В боковых приделах пролеты квадратные, так что если их ширина – один шест, то и длина тоже один шест. А пролеты нефа такой же длины, что и пролеты боковых приделов, – это же очевидно.

– Очевидно! – проворчал Том. – Тебе бы философом быть. – В его голосе слышались одновременно и гордость, и восхищение, и досада. Ему было приятно, что Джек быстро все схватывает, но то, что обыкновенный мальчишка так легко овладевает секретами строительного искусства, раздражало его.

Однако Джек был слишком захвачен своими логическими рассуждениями и даже не обратил внимания на интонацию Тома.

– Значит, длина алтаря – четыре шеста, – продолжал он. – А когда вся церковь будет построена, ее длина составит двенадцать шестов. – Ему в голову пришла еще одна мысль. – А какой она будет высоты?

– Шесть шестов: три – аркада, один – верхняя галерея и два – верхний ряд окон.

– А почему все надо измерять шестами? Разве нельзя строить без всяких измерений? Строят же так дома.

– Во-первых, потому, что так дешевле. Все арки аркады одинаковые, а значит, опалубку можно использовать несколько раз. Чем меньше у нас будет разных деталей, тем меньше придется изготавливать шаблонов. Ну и так далее. Во-вторых, это упрощает все виды работ – от первоначальной разметки будущего здания (все расчеты делаются в квадратных шестах) до покраски стен. А чем проще дело, тем меньше ошибок. Самая дорогая штука – это ошибки. И в-третьих, когда все основано на шестах, церковь выглядит идеальной. Пропорции – это сердце красоты.

Джек завороженно кивнул. Его стремление познать все тонкости такого непростого и увлекательного дела, как возведение собора, не имело предела. Точка зрения Тома, что принципы правильности и повторяемости могли как упростить процесс строительства, так и придать зданию гармоничный облик, была очень любопытна, однако Джек вовсе не был уверен, что пропорции – это сердце красоты. Гораздо красивее ему казались буйные, дикие, необъятные предметы: высокие горы, вековые дубы... или волосы Алины.

* * *

Голодный как волк, он быстро проглотил свой обед и, выйдя из города, пошел в северном направлении. Стояли теплые дни начала лета, и Джек ходил босиком. Хоть и хорошо, что они с матерью вернулись в Кингсбридж и он стал работником, время от времени его тянуло в лес. Сначала Джек проводил время, давая выход излишкам энергии: бегая, прыгая, лазая по деревьям и охотясь с пращей за утками. Так было, когда он только привыкал к своему телу, ставшему вдруг каким-то непривычным, высоким и сильным. Теперь же, приходя в лес, он думал о самых разных вещах: почему пропорции должны быть обязательно красивыми, почему дома стоят и не падают и что будет, если погладить Алинины груди?

Вот уже несколько лет он тайно боготворил ее. Ее светлый образ не покидал его с того самого раза, когда он впервые увидел Алину, спускавшуюся по ступенькам в большой зал дворца в Ерлскастле, и подумал, что она, должно быть, принцесса из какой-то старинной баллады. Но она продолжала оставаться далекой и недоступной. Она запросто разговаривала с приором Филипом, Томом Строителем, евреем Малачи и другими богатыми и важными людьми Кингсбриджа, а Джеку так ни разу и не представилась возможность перекинуться с ней хоть словечком. Он только украдкой смотрел, как она молится в церкви, или скачет по мосту на своей лошадке, или сидит на солнышке возле своего дома – всегда изысканно одетая: зимой – в дорогих мехах, а летом – в тонких льняных платьях; ее буйные волосы обрамляют прекрасное лицо. Засыпая, он постоянно думал, какая она без всех этих одежд и какие чувства он испытал бы, если бы нежно поцеловал ее мягкие губы.