Столпы Земли

Он направился в противоположную сторону в здание капитула. Франциск прислал ему письмо с просьбой незаметно для других навестить его. Что до монахов из Кингсбриджа, то для них Филип отправился в лесную обитель с обычной проверкой. От здешних монахов их встречу скрыть, разумеется, не удалось бы, но они жили здесь совершенно отрезанными от остального мира и вряд ли смогли бы сообщить о ней кому-либо. Только приор здешней обители изредка навещал Кингсбридж, но Филип взял с него клятву хранить тайну.

И он, и его брат прибыли сюда почти одновременно, на рассвете, и, хотя они прекрасно понимали, что не стоит разыгрывать случайную встречу, все же решили сделать вид, что повидаться надумали только из-за того, что долго не виделись. Они вместе приняли участие в торжественной мессе, потом отобедали с монахами. Теперь наконец братья могли поговорить наедине.

Франциск уже ждал в здании капитула, сидя на каменной скамье у самой стены. Филип почти никогда не обращал внимания на свое отражение – зеркал в монастыре не было, – и он отмечал, как с годами меняется его внешность, по своему брату, который был всего двумя годами моложе. У Франциска в его сорок два года уже появилось несколько серебряных прядок в черных волосах и множество мелких морщинок вокруг ярко-голубых глаз. Со времени их последней встречи младший брат здорово раздался в талии, стала толще шея. «Седин у меня, похоже, побольше, – подумал Филип, – а вот жирку, пожалуй, поменьше. Интересно, неужели и у меня столько морщин?»

Он сел рядом с Франциском и обвел взглядом пустую восьмигранную комнату.

– Как дела? – спросил Франциск.

– Работники опять распоясались. У монастыря совсем нет денег, нам пришлось свернуть строительство собора. Кингсбридж снова пустеет, половина людей в округе голодает. По дорогам стало опасно ездить.

– Да уж. – Франциск с горечью кивнул. – По всей Англии такое творится.

– Ну, положим, законопреступники были, и, возможно, будут всегда, – угрюмо сказал Филип. – Может быть, алчность всегда будет перевешивать мудрость у сильных мира сего, а ярость подавит сострадание у человека с мечом в руке; возможно, так и будет...

– Что-то ты на этот раз уж слишком мрачно смотришь на мир.

– Две недели назад на нас напали бандиты. Это была жалкая попытка ворваться в город. На них было просто больно смотреть. Как только нашим людям удалось убить нескольких этих дикарей, они тут же передрались между собой. А когда стали отступать, мальчишки кинулись за этими несчастными и перебили тех, кого догнали. Это было отвратительно.

Франциск покачал головой:

– Да... все это трудно понять.

– А мне кажется, я их понимаю, – сказал Филип. – Они боялись и изгнать свой страх могли, только пролив кровь тех, кто вселил в них этот страх. Похожие чувства я видел в глазах людей, которые убили наших мать и отца. Они убили их потому, что боялись. Но как избавить человека от этого страха? Что поможет?

Франциск глубоко вздохнул:

– Мир, справедливость, благополучие... Кажется, все это так недостижимо.

Филип молча согласился.

– Ну а ты как? – спросил он.

– Состою при сыне принцессы Мод. Его зовут Генрих.

Филип что-то слышал о нем.

– Каков он? Расскажи.

– Очень умный и решительный молодой человек. Отец его умер, и он теперь унаследовал титул графа Анжуйского. И кроме того, стал герцогом Нормандским, поскольку он старший внук старого Генриха, который был королем Англии и герцогом Нормандии. Он женился на Элеонор из Аквитании и, стало быть, теперь получил титул герцога Аквитанского.

– Он правит большими территориями, чем сам король Франции.

– Получается, что так.

– Ну а все-таки, какой он?

– Образован, трудолюбив, легок на подъем, неутомим, человек сильной воли и необузданного нрава.

– Я тоже иногда мечтаю иметь необузданный нрав, – сказал Филип. – Такие люди всегда решительны и жизнелюбивы. А я, как всем известно, слишком рассудителен. Во мне нет той живости, чтобы я мог в любой момент загореться какой-то идеей.

Франциск от души рассмеялся.

– Оставайся таким, какой ты есть, – сказал он и снова стал серьезным. – Благодаря Генриху я понял, как много значит личность короля. Посмотри на Стефана: здравый смысл у него почти отсутствует; он сначала вспыхивает как огонь, потом так же быстро остывает, теряет интерес ко всему; он храбр до безумства, но все время прощает своих врагов. Люди, которые предают его, совершенно ничем не рискуют: они знают, что всегда могут рассчитывать на снисхождение и помилование. В результате ему пришлось восемнадцать лет вести войну зато, чтобы править землями, бывшими некогда единым королевством. А Генрих уже подчинил своему влиянию большинство графств и герцогств. То, что никак не удавалось Стефану.