79  

– Отлично. Разбудите его, бога ради, и расскажите потактичнее, в каком положении я очутился. Пусть принесет мою одежду, шпагу и кошелек с деньгами. Я его буду ждать в саду у отеля Люин…

– Ладно уж, так и быть… Поспешайте, сударь!

– Черт меня раздери со всеми потрохами, молодчик, точно, выпрыгнул в окно! – послышался над головой рык рогоносца. – Во двор, растяпы, живее! Перехватим его там, пока не успел удрать! Ах, как будет славно, если он там валяется с переломанными ногами! То-то повеселимся, прах его побери!

– Не дождешься, рогач… – пробормотал под нос д’Артаньян.

Не медля более, выскочил за ворота и, поплотнее запахнувшись в плащ, припустил в сторону отеля Люин. Разношенные башмаки были ему велики и немилосердно шлепали, а чересчур маленькая шляпа, наоборот, угрожала ежеминутно свалиться с макушки, но гасконец мчался, не удручаясь такими тонкостями, по залитой лунным светом безлюдной улице.

Отбежав на достаточное расстояние, он остановился, перевел дух и уже не спеша направился к садам. Опасаться, в общем, было нечего – ночных полицейских дозоров в те времена еще не завели, а грабители вряд ли заинтересовались бы столь убого экипированным запоздалым прохожим.

Прислонившись к дереву, д’Артаньян уже спокойно обдумал произошедшее и пришел к выводу, что поступил единственно возможным образом. Пожалуй, даже будь при нем шпага, не следовало устраивать драку – окажись он захвачен в плен превосходящими силами неприятеля, стал бы живой уликой против Луизы, которую в этом случае сообразно с законами эпохи муж-рогоносец мог и насильно упечь в монастырь. Теперь же г-н Бриквиль мог беситься, сколько душеньке угодно – одни его показания, не подкрепленные доказательствами в виде застигнутого in flagrant[11] прелюбодея, немного стоили. А к Луизе д’Артаньян успел по-своему привязаться, несмотря на все ее поползновения во что бы то ни стало стать законной супругой гасконца.

Вскоре на дороге показался человек, нагруженный охапкой одежды. Под мышкой у него торчала шпага. Это мог оказаться либо грабитель, возвращавшийся с удачной вылазки, либо верный Планше. Вскоре д’Артаньян с радостью убедился, что верно как раз второе.

– Планше! – осторожно позвал он, выходя на открытое место.

– Ах, это вы, сударь! – воскликнул верный малый, устремляясь к нему. И добавил с упреком: – Предупреждал же я вашу милость, чтобы были осторожнее… Слуги давненько за вами шпионили…

– Ну кто мог подумать? – удрученно понурился д’Артаньян. – Он же сидел в Шатле… Откуда он взялся?

– Вот этого не знаю, сударь. Знаю только, что они там переворачивают дом вверх дном, все еще надеются отыскать вашу милость… но подмастерья вас не выдали. Они, знаете ли, славные ребята…

– Знаю, – сказал д’Артаньян. – Когда все уляжется, обязательно передам им пару пистолей, чтобы выпили за мое здоровье… Ну, что ты стоишь? Помоги одеться!

Вскоре д’Артаньян обрел прежнюю уверенность в себе – он был одет и обут в свое обычное платье, на голове красовалась его собственная шляпа с белым гвардейским пером, шпага была на поясе, а туго набитый в результате последнего выигрыша кошелек – в кармане.

– Куда же мы теперь, сударь? – грустно вопросил Планше. – Домой нам возвращаться как-то не с руки, по крайней мере сегодня, уж это точно…

Д’Артаньян раздумывал недолго и решение принял твердое.

– Я отправляюсь к квартальному комиссару, Планше, – сказал он решительно. – Ну, а ты можешь меня сопровождать – не оставаться же тебе на улице в такой час?

– К комиссару?

– Вот именно, друг Планше, – сказал д’Артаньян. – Конечно, поздновато для визита к обычному человеку, но комиссар в силу занимаемой должности, думается мне, привык, что его беспокоят посреди ночи…

– Что вы намерены делать, сударь?

Д’Артаньян, нехорошо прищурившись, признался:

– Понимаешь ли, Планше, если человек использует против меня самые подлые приемы, я, в свою очередь, не чувствую себя связанным правилами благородного боя. Благо и в Писании, насколько я помню, сказано что-то вроде: если тебе выбили зуб, вырви мерзавцу око…

– Там вроде бы не совсем так сказано… – осторожно поправил Планше, поспешая вслед за своим господином.

– А какая разница, Планше? – решительно усмехнулся д’Артаньян. – Дело, по-моему, в незатейливом принципе: если с тобой поступают подло, ответь столь же неблагородно. Уж против этого ты ничего не имеешь?

  79  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×