Золотая шпага

– Эти условия мы принять не можем, – ответил Мавильон громко.

Однако чуткое ухо Александра уловило в голосе коменданта нотки колебания. И он сказал подчеркнуто спокойно:

– Тогда вы погибли. Не сомневаюсь, что смелый офицер предпочтет смерть позорному плену, но имеете ли вы право до такой степени распоряжаться жизнью других людей? Через несколько часов сюда ворвутся союзные войска. Начнется резня…

Мавильон опустил голову, раздумывая. Засядько продолжал:

– Среди атакующих – корпус Блюхера. А вы знаете, что этот прусский генерал люто ненавидит французов. И его солдаты могут не пощадить даже раненых…

Мавильон взглянул исподлобья:

– Мы принимаем ваши условия. Но вы останетесь заложником на все время сдачи крепости и передачи оружия! Таким офицером союзная армия наверняка дорожит. Если со стороны ваших войск будут допущены какие-либо нарушения или бесчинства, вас немедленно расстреляют!

Засядько поклонился:

– Я уполномочен от имени союзного командования принять эти условия… Я рад, что с вами нет вашего помощника, иначе мы бы не пришли так быстро к соглашению. Кстати, что-то не вижу его и поблизости…

Комендант взглянул в упор налитыми кровью глазами:

– Которому вы предрекли сегодня смерть?

– Надеюсь, он жив, – сказал Засядько, – я хотел бы придушить его сам.

Мавильон оскалил зубы:

– Вряд ли вам это удастся, господин прорицатель! Де Артаньяк серьезно ранен… очень серьезно.

Засядько покачал головой. Голос его стал серьезным:

– Надеюсь, русским ядром? Простите, я не знал. А как здоровье вашей жены?

Мавильон подпрыгнул, глаза стали дикими. Пальцы обеих рук вытянулись к горлу русского офицера.

– Что вы знаете? Говорите!

– Я не знаю, о чем вы спрашиваете, – ответил Засядько резко. Он отступил, но уперся спиной в штыки гренадеров.

Мавильон взмахом руки услал солдат за дверь. Оставшись наедине, проверил, насколько плотно закрыта дверь. Когда обернулся к Засядько, лицо его было искажено горем и страданием.

– Вы что-то знаете! Иначе бы не спрашивали о женщине, которую даже не видели.

– Я мог слышать, – ответил Засядько как можно спокойнее, но по спине пробежал холодок недоброго предчувствия.

– Да? Впрочем, даже солдаты смакуют сплетни. Виданное ли дело, жена приезжает к любящему мужу в действующую армию!

– Что с нею? – спросил Засядько тихо.

– Она… она умерла.

Засядько ощутил, как его обдало холодом с головы до ног. Непослушными губами проговорил:

– Как это… случилось?

– Не знаю! – рявкнул Мавильон. Бледное лицо пошло красными пятнами. – Почему-то ночью она оказалась в левом крыле крепости. Де Артаньяк помещался там. Очевидно, они из-за чего-то поссорились… но ума не приложу!.. Как могли?.. Почему вдруг она схватила со стола нож и воткнула де Артаньяку в живот? Да еще так… с такой силой…

– А что говорит сам де Артаньяк?

– Сейчас он в бреду. А тогда успел сказать, что для него самого все непонятно. Врет, конечно. Но я не понимаю, чего именно недоговаривает!

Он с силой опустил кулаки на стол. Лицо было искажено страданием. Уголки рта подергивались, в глазах заблестела влага. Засядько стало жаль ветерана наполеоновских походов. Сказал осторожно:

– А если узнаете?

– Господин прорицатель! – рявкнул Мавильон. – Я не верю в чудеса, которые происходят в моем присутствии. Но если вы хоть как-то раскроете тайну… Я начинаю думать бог знает что! Вплоть до государственной измены, заговора против особы государя императора…

Засядько покачал головой:

– Все гораздо проще. Я заметил на груди де Артаньяка медальон. Вы заглядывали в него?

Комендант ощетинился:

– Это недостойно офицера! Вообще недостойно. Я не тот человек, который сует нос в личные вещи!

– Даже если это очень важно?

– Все равно, – ответил Мавильон жестко. – Есть вещи, через которые порядочный человек никогда не переступит. Да и у вас нет доказательств, что в том медальоне раскрытие тайны. А пятно на совесть я положу!

Засядько сказал задумчиво:

– Вы правы. Но озарения бывают… пусть даже нелепые. Мне вот сейчас было видение: вы и ваш помощник беседуете о делах защиты крепости, входит слуга, вы… простите, но таково было видение, тайком от своего помощника наливаете в кружку вина и хлещете за его спиной… а тот тем временем тайком принимает от слуги какую-то записку.

Он наблюдал, как гневно расширялись глаза Мавильона. Он набрал в грудь воздуха, раздулся как петух, но затем грудь опала, словно сбоку пробили дыру. Лицо побелело еще больше.