Золотая шпага

– Проездом. Был в Берлине, возвращаюсь в Полтаву. Услышал о создании нового училища, решил заглянуть.

– Генрих Вениаминович! – воскликнул Засядько. – Мне позарез нужен преподаватель баллистики. Не могли бы вы взяться за это дело?

Кениг помедлил с ответом, потом сказал неуверенно:

– Вряд ли меня примут…

Засядько вскрикнул в восторге:

– Мне даны широкие полномочия. Никто меня не контролирует, решения здесь принимаю я.

– Гм, – сказал Кениг, – попытайся, если так. Дело в том, что в настоящее время я преподаю цифирь… в солдатской школе.

Засядько не поверил своим ушам.

– Вы?! Первоклассный специалист? Автор учебника по баллистике? Как же такое могло случиться?

Кениг невесело улыбнулся:

– Александр Дмитриевич, даже в моих высказываниях нашли крамолу. Ведь я не скрывал, что читал «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева.

– Вы займете должность профессора артиллерии, – пообещал Засядько решительно. – Хорошо, что заглянули ко мне!

Однако заполучить Кенига оказалось непросто. Кроме чтения запрещенной литературы, он был замечен в непозволительно мягком отношении к крестьянству. Засядько знал, что скрывается под этой формулировкой. Во время войны с Наполеоном простые крестьяне показали образцы высокого героизма, это благодаря им была разбита французская армия. Однако вскоре после войны помещики, вернувшись в покинутые имения, продолжали обращаться с крепостными как со скотиной. Народных героев, георгиевских кава­леров пороли до смерти за малейший проступок, а то и просто за косой взгляд или недостаточно низкий поклон. Прогрессивно настроенные офицеры из дворян роптали на существующий порядок: было стыдно смотреть крестьянам в глаза…

После нескольких неудачных попыток перевода Кенига Засядько вынужден был обратиться к великому князю, который взял училище под личную опеку. Михаил сначала равнодушно согласился на перевод преподавателя, даже удивленно поднял брови: дескать, что ты, братец, беспокоишь меня такими пустяками? Однако, узнав причину задержки, нахмурился и начал теребить усы.

– Боюсь, что ничего не получится, – сказал он наконец. – Этот человек – опасный вольнодумец. Он не чтит власть, престол, веру. Чему он научит юношество?

– Он прекрасный знаток баллистики, – возразил Засядько. – Законам и чинопочитанию воспитанников научат преподаватели соответствующих дисциплин, а Кениг обучит их артиллерийским наукам. Он будет говорить с кафедры формулы. Какая в них крамола?

– Э-э, Александр Дмитриевич, – заметил Михаил, – часто в формулах и таится самая большая крамола. Вон Коперник одними формулами орудовал, а мир перевернул!

– Но Кениг не Коперник…

– Будем надеяться. Нам только новых Коперников не хватало. Александр Дмитриевич, а почему бы вам самому не занять должность профессора артиллерии, оставаясь одновременно директором?

– Не могу. И так приходится заниматься многими делами. Просто не успею. Поэтому и уступаю ее Кенигу. Может быть, мои знания шире, но его – глубже именно в баллис­тике.

Князь наконец сдался:

– Хорошо, я посодействую. Но вы все-таки подыскивайте другого кандидата. Крамола нам не нужна. Я соглашусь на перевод Кенига лишь в самом крайнем случае.

Прошла еще неделя борьбы за опального преподавателя. Не добившись в департаменте перевода Кенига, Засядько написал письмо Михаилу, который тем временем уехал за границу:

«С опасением навлечь на себя неудовольствие Вашего Императорского Высочества осмеливаюсь повторить просьбу мою о подполковнике Кениге, важными побуждаясь к тому причинами: прослужив двадцать пять лет в поле и оставаясь в продолжение оных десять лет в войне беспрерывной, могу ли я быть профессором? А между тем по обязанности, которую Ваше Высочество возложить на меня удостоили, я должен быть оным вполне, должен смотреть не только за методой преподавания, которую самому надлежит составить, но должен еще проверять учителей и учащихся. Я не имею суетной гордости мыслить, что ко всему этому мог я быть способен, да и смело могу заверить Ваше Высочество, никто один без посторонней помощи не в силах исполнить этого».

Михаил ответил лишь через три месяца. Дескать, дело подполковника Кенига пересматривается, можно уповать на лучшее. А пока не стоит оттягивать начало занятий из-за одного человека.

Пришлось должность профессора артиллерии занять самому. Теперь он ежедневно поднимался на кафедру и читал лекции. Странное чувство испытывал, глядя на склонившиеся над тетрадями стриженые головы. Когда-то и он точно так же строчил пером, стараясь не упустить ничего важного. И тоже благоговел перед преподавателями…