Истребивший магию

Он повернул к ней голову, лицо все такое же мрачное, но в глазах злой блеск.

— И что я наделал?

— Как ты, — прокричала она, — мог? Ты мог бы стать властелином мира!

Он поморщился:

— Всего-то?

Она ахнула:

— Тебе этого мало?

Он кивнул:

— Конечно, мало. Разве еще не поняла?

Она поперхнулась обвинениями, а он несся впереди суровый и немногословный, и она вдруг в некоем озарении увидела, как его волчья шкура трансформируется в роскошную одежду немыслимого покроя, все в золоте и драгоценных камнях искуснейшей выделки, в руке не посох, а жезл власти, над которым в поте лица трудились лучшие ювелиры, на голове причудливая корона…

— Мы успели, — сказал он. — Хорошо. Страшно и подумать, что какие-то авантюристы нашли бы…

Видение исчезло, перед нею снова грубый и невежественный человек, тупо проводящий в жизнь дикую и бесчеловечную идею. Он покосился в ее сторону уже с нехорошей улыбкой.

— Дурак, — сказала она.

Он сдвинул плечами.

— Да, тех ты понимаешь лучше. Может быть, вернешься?

Она сказала зло:

— Они остались с пустыми руками! А женщины выбирают только успешных.

— Это да, — согласился он, ветер хватал его слова и пытался рвать на куски, но все равно она слышала ясно и четко. — Но они будут и дальше искать подобные вещи. А я вот — нет. Значит, я совсем не успешный.

Его конь все набирал скорость, уже и не галоп, а бешеный карьер, ее лошадка начала отставать, Барвинок смотрела неверящими глазами, как он все удаляется, расстояние между ними растет, она яростно завопила:

— Удираешь, гад полосатый?

Он оглянулся, его конь не сбавил бег, но странным образом ее лошадка оказалась с ними рядом, и Барвинок снова ощутила себя маленькой и жалобной, когда мужчина вот так смотрит через плечо.

— Я беде навстречу, — ответил он насмешливо. — А ты чего?

Она огрызнулась:

— Ты же сам сказал, я дура!

Непрямой ответ, как водится, тут же сбил его с толку, он проговорил в затруднении:

— Ну, сказал…

— Так вот я в самом деле дура.

Он снова задумался, дубина, ну над чем здесь думать, явно старается понять женскую логику, ага, щас, умнее тебя зубы обломали, а самые умные вообще пошли топиться.

Глава 13

Он коротко взглянул на небо, лицо стало озадаченным, будто и не он столько часов трясется в седле под жарким солнцем.

— Пожалуй… небольшой привал.

— Спасибо, — сказала Барвинок саркастически, — да что уж мелочиться? Поехали и ночью, пока кони не падут. Или мы с них не попадаем. Где попадаем, там и остановимся.

Он подумал, глаза серьезные, в самом деле заколебался, но все-таки покачал головой.

— Нет, отдохнем малость, но самую малость, а потом да, поедем. Ты права, нечего рассиживаться, как две вороны на дохлом лосе. А что ночь впереди… разве мы не ездили по ночам?

Она стиснула челюсти, но сумела сползти с седла и не упасть, хоть и постояла, приходя в себя, держась за коня.

— Да, — проговорила она с усилием, голос хрипел, как у простуженной вороны, — ездить по ночам… такое счастье, такое счастье…

Он сказал одобрительно:

— Ну вот, все понимаешь! Молодец. Будто и не женщина.

— Женщина может дать счастье, — возразила она, — но мужчины обычно ищут его не на том уровне.

Олег, несмотря на свою толстокожесть, сообразил, в кого направлена стрела, почесал в затылке и признался:

— Многих женщин узнаем, может быть, не с лучшей стороны, ты права, зато… с самой интересной.

Она спросила раздраженно:

— Ты о чем?

— У каждой части тела свой идеал счастья, — объяснил он ехидно. — Желудку — хорошо поесть, ногам — отдохнуть, спине почесаться…

— Берегись, — сказала она, — убогая мечта может сбыться!

Он снова подумал, мыслит, видите ли, покачал головой.

— Не, что мечтать о таком, к чему только руку протяни?

— Ко мне не вздумай протягивать, — предупредила она надменно.

Он вскинул выгоревшие рыжие брови, зеленые глаза блеснули, словно в малахите отразился солнечный свет.

— А ты при чем? — спросил он в великом удивлении.

Она ощутила замешательство, опять попала впросак, но ответила, гордо задрав носик:

— Это я на всякий случай. Вдруг у тебя хватит смелости.

Он проворчал:

— Нет уж, нет уж… На такое у меня никогда не хватит ни смелости, ни дурости.