Истребивший магию

— И долго будет спать? Может быть, не стоит и завтракать?

— Почему вдруг?

— Ну, надо убегать побыстрее…

Она сказала победно:

— Он будет спать и весь день!.. Кто бы ни заглянул к нему, увидит, что спит крепко, храпит, как конь, и улыбается, как дурак.

— Счастливый сон, — пробормотал он. — Молодец, умеешь. Хоть это и нечестно. С нашей, мужской точки зрения, у вас нормы другие, знаю, нечеловеческие. Ну что ж, попробуй вот это крылышко куропатки. Смотри, как умело зажарено в сухариках.

Она огрызнулась:

— Я эти крылышки уже четыре часа ем. Это ты проголодался…

— Это верно, — согласился он.

Она посмотрела, как он пожирает мясо, быстро, но без спешки, сказала ядовито:

— Всех женщин здесь обошел?

— Обошел, — согласился он честно. Сглотнул большой кус мяса и, не глядя в ее напрягшееся лицо, пояснил: — Стороной. Нужно было кое-что важнее, а на всех могло не хватить времени.

Она проворчала, скрывая непонятное ликование:

— Только потому?

— Конечно, — ответил он серьезно.

Она поджала губы, но лицо оставалось сияющим, хотя продолжала недовольно хмуриться и посматривать в недоумении. Он то ли не поверил, что не побывала в постели торговца, то ли ему все равно, а ей очень не хочется, чтобы ему было все равно. Наоборот, чтобы ему было очень не все равно, но этот гад даже не покажет виду, если ему даже не все равно, мужчины либо бесчувственные, либо страшатся показаться чувствительными, это на них как бы пятно позорной женственности, как будто каждая женщина — чума ходячая.

Он быстро выпил вино, зеленые глаза стали очень серьезными.

— Ну что ж, — произнес он со странной интонацией, — раз у тебя есть карта, то я должен напрашиваться к тебе в попутчики?

Она милостиво кивнула.

— Да. Напрашивайся!

По его твердым, как дерево, губам скользнула и растворилась легкая, как дымок от костра, улыбка.

— Ты возьмешь меня с собой, женщина?.. Или ты так устала за бессонную ночь, что пускаться в путь не готова?

Она сказала быстро:

— Я же сказала, в постели торговца я не была!

— Ты спала здесь, — удивился он, — за столом? Бедняга.

— Себя жалей, — ответила она с победными нотками. — Я хоть за столом поспала, а ты же совсем не спал… шляясь неизвестно где!

— Я сказал, — ответил он, — где я был.

— Так я и поверила! Вы все врете!

Он поднялся, она тоже поспешно вскочила, чтобы он не нависал над нею, как горный хребет. Он бросил на стол серебряную монету, небрежным жестом показал хозяину за стойкой, что сдачи не надо, пошел к выходу, а Барвинок почти вприпрыжку бросилась следом.

На выходе он столкнулся в дверях с одним из вчерашних гуляк, тот шарахнулся в сторону при виде улыбающийся Барвинок, правую сторону лица закрывает громадный и отливающий всеми красками кровоподтек.

Олег сказал с сочувствием:

— Ну и разделали тебя, парень… Что-то случилось?

Гуляка зло посмотрел на Барвинок.

— Ударился о дверь.

— Как зовут эту дверь? — спросил Олег требовательно.

Он поморщился.

— Тебе не все равно? Тебя не ударит.

Олег кивнул.

— А-а-а, ну раз не ударит, тогда ладно. Я это и хотел узнать, каждый, когда спрашивает о других, спрашивает о себе… Пойдем, женщина.

Они вышли во двор, Барвинок дробно стучала сзади каблучками, Олег озабоченно посмотрел на небо, в сторону конюшни, снова на небо.

Она прошипела раздраженно:

— Ты очень груб и напорист. Очень! Зачем ты еще и унижаешь парня?

— Я?

— Ты и еще раз ты!

— В чем же?

— «Как зовут эту дверь?» — передразнила она, повторяя его интонации. — А не мог бы спросить то же самое, но помягче, давая ему возможность выбора ответа?

— Например?

— Ты мог бы спросить: «У этой двери есть имя?» У него было бы больше места для маневрирования.

Он нахмурился.

— Это я и не хотел ему давать. Хотя… не все ли равно? У нас нет времени на глупости. Черный Маг набирает силу. Если верно то, что чувствую, уже могу не успеть. Так что не надо все эти… маневры.

Она сказала, не сдаваясь:

— Думаю, ты все равно не стал бы вести тонкую игру. Ни по мелочи, ни по-крупному.

Он хмуро блеснул зубами.

— Скорее всего. Но только потому, что меня всю жизнь что-то да подгоняет. А так вообще-то я очень тонкий и чувствительный. Наверное. Во всяком случае, мог бы стать этим самым тонким и чувствительным, если бы жизнь не огрубила.