Истребивший магию

Он покачал головой.

— Всякая жизнь творит собственную судьбу.

Она прошипела:

— Ты можешь хоть сейчас не умничать?

— Не могу, — ответил он с достоинством.

— Почему?

— Я умный, — ответил он очень серьезно.

Она сказала злобно:

— Я тоже могу сказать про судьбу, что она не парит, как орел, а подкрадывается, как крыса.

— С мечом в руке, — согласился он. — Но ты не жалуйся на судьбу. Ей, может быть, с тобой тоже не очень приятно.

Он произнес это так, что никакого сомнения, кого называет судьбой, она в ярости только смотрела, как он рванул дверь караулки и, только что медлительный и задумчивый, ворвался в нее, словно превратился в вихрь.

Она еще слышала смех, бросилась к двери, пальцы стиснуты в кулаки, а когда перескочила высокий порог, Олег, уже снова неспешный и величавый, как царь на престоле, осматривается посреди помещения, а среди перевернутых вместе со столом табуреток ворочаются, затихая, грузные мужчины в железных латах поверх кожаных доспехов.

К ее ногам подкатился кубок, из распахнутого зева продолжает выливаться слабеющая струйка вина. Барвинок вздрогнула и только сейчас сообразила, что из людей на полу хлещет почти такое же, потому мужчины любой кровавый бой обожают сравнивать с пиром, где упились так, что и не встали, а вино расплескали по полу, по стенам, смотреть… гм… приятно, мол, погуляли!

Волхв деловито снял с одного убитого роскошную перевязь с украшенными накладками ножнами, рукоять меча с красным рубином в навершии в самом деле отличается от других мечей, когда только и успел рассмотреть, хотя да, это понятно, мужчины в первую очередь смотрят на оружие, потом на самого человека.

— Хорошо живут, — произнес он озадаченно. — У простого стражника такой рубин?

— Это же начальник караула, — возразила она автоматически.

— Все равно, — пробормотал он. — Камень больно велик. Пойдем, чего стоишь? Я понимаю, смотреть приятно, но идти надо.

— Свинья, — прошипела она. — Тут крови по колено, а ему, видите ли, смотреть приятно!

— Не мне, — возразил он мирно. — Тебе…

— Почему мне?

— Женщина, — ответил он непонятно. — За свободу борешься.

И хоть вроде бы торопил ее, и вообще должны мчаться отсюда в панике и дикой спешке, оставляя клочья одежды на каждом углу, но сам как будто все делает замедленно, спокойно, чуть ли не сонно, хотя, надо признать, в какие-то моменты ускоряется так, что просто исчезал из виду, как прыгнувший кузнечик.

Дорога из подвала показалась впятеро длиннее, чем когда ее тащили сюда. Сердце трепетало от ужаса, вот-вот обнаружат, но стоило ей взглянуть на волхва, как начинало успокаиваться.

У него в самом деле спокойно-сосредоточенный вид, будто идет на базар покупать козу. На выходе из подвала встретился воин в добротных доспехах и с кувшином в руках. Он не успел вытаращить глаза, как тяжелый кулак ударил его в лицо.

Олег поймал выпавший из рук кувшин и бросил его Барвинок.

— Держи крепко!

Она ухватила, охнула и опустилась с ним до полу, кувшин тяжел, вино хлюпает возле самого горлышка. Олег пошарил на поясе оглушенного, снял связку ключей. Барвинок вздрогнула, когда он безжалостно наступил на горло часового и подержал так, прислушиваясь к его конвульсиям.

— Все, — сказал он наконец, — идем!

Она спросила затравленно:

— А что с этим делать?

Он покосился на кувшин.

— Выпить. Не хочешь? Тогда отнести наверх, прикинувшись служанкой.

— Меня все видели!

— Поставь на пол, — ответил он нетерпеливо, — осторожно, он хрупкий. И не отставай!

Она поспешила следом и, чтобы так не трясло, заставила себя думать, было ли насчет выпить все вино в кувшине слабым проблеском юмора или же у волхва получилось нечаянно, он по своей занудливости все понимает прямо и на все дает прямые ответы…

Глава 22

Очередная дверь совершенно неожиданно для нее вывела во двор. В черном небе страшно полыхают багровые облака, их втягивает в жуткую круговерть на полнеба, где как в водовороте исчезают облака и даже звезды, а по залитой багрово-красным светом крепостной стене ходят люди в блестящих доспехах и с копьями в руках.

Олег уставился на них немигающим взглядом, как гигантский удав, некоторое время шепотом, явно для нее, считал шаги. Барвинок не понимала зачем, эта мужская премудрость выше ее понимания, наконец он шепнул едва слышно: