Кони шли галопом, скоро Барвинок рассмотрела, что дома добротные, каменные, деревянные только на окраине, крыши блестят тускло, в городе ни деревца, только небольшой пруд да две высокие башни со следами времени.
— Ну вот, — сказал Олег с удовлетворением, — Коростень. Добрались наконец-то. Какой же я все-таки молодец!
— Чего вдруг? — спросила она враждебно.
— Довез в целости, — объяснил он. — Не прибил… ни разу.
— А хотелось?
— Еще бы, — ответил он.
— Очень?
— Да когда как…
— А чего ж не прибил?
Он подумал, объяснил честно:
— Добрый я. Терпеливый. Все вынес, как видишь. Когда другие будут тебя лупить, как сидорову козу, вспоминай мое неслыханное терпение и несказанную доброту.
Она не нашлась с ответом, молча пустила коня следом. Город приближался медленно, стена вокруг деревянная, простой частокол, хотя жители могли бы раскошелиться и на каменную, а то как в большом селе…
— Место для мудреца, — обронил Олег. Заметив ее недоумевающий взгляд, пояснил благосклонно: — Уединение нужно искать в больших городах.
Она поморщилась:
— Ты меня уже замучил прописными истинами!
— Полезные истины, — сказал он нравоучительно, — следует говорить и повторять как можно чаще.
Ее передернуло, словно хлебнула вместо яблочного сока крепкого уксуса.
На воротах стражи взимают плату с хозяев нагруженных телег. Барвинок начала придерживать коня, ее лицо стало серьезным, очень серьезным, такой волхв ее еще не видел. Глаза трагически расширились, брови сдвинуты, а пухлые и всегда слегка приоткрытые губы, словно в постоянной готовности к поцелуям, сейчас плотно сжаты.
Конь волхва пошел было вперед, но Барвинок перехватила его за повод и удержала.
— Погоди, — произнесла она напряженным голосом. — Как это я раньше не догадалась… Но слишком уж было невероятно! А сейчас, когда вспоминаю, все как на ладони… Что я за дура? В деревне ты едва не убил Кривого Корня, но магию у него отобрал точно. Так? Дальше… Нас угостили на скатерти-самобранке, но после нашего появления и она… потеряла всю магию.
— Не после появления, — поправил он. — А потом. Перед нашим уходом.
— Значит, — сказала она торопливо, — не отрицаешь. Потом мельник… Это не случайно после нашей ночевки и цветы завяли, и колесо перестало крутиться, и сам дом сразу постарел?
Он смотрел на нее серьезными зелеными глазами, но она не могла понять их выражения, хотя обычно мужчин читает, как открытую книгу, где мало букв, а одни картинки.
— И что?
Она перевела дыхание и выпалила:
— Так это ты и есть?
— Кто, — осведомился он, — я есмь?
— Воин, — прокричала она обвиняюще, — что убивает магов? А ты мне нагло врал, что это брехня! Ты сам брехло!.. Как можно врать? Это нехорошо! Ты смотрел мне в глаза и врал?
Она задыхалась, не находя слов от великого возмущения, от обиды, едва не бросилась на него с кулаками, а потом просто разревелась. Он с минуту смотрел, как она всхлипывала, размазывая кулачками слезы по щекам, придвинул коня вплотную к ее лошадке и дружески обнял за узкие плечики.
— Я не врал, — сказал он мягко. — Вспомни мои слова. Любая горечь с годами забывается, и если тот человек начал убивать колдунов из-за мести, то уже прекратил бы. Человек не может страдать так долго. Вернее, у него будут новые причины страдать. А если еще и старым ранам болеть, он сойдет с ума. Вообще род людской прекратится.
Она, все еще вздрагивая всем телом от бурного плача, прокричала:
— Так почему же?
— Месть, — проговорил он мягко, — это мелко. И не совсем достойно, хотя и… понятно. Даже оправданно… почти всегда. Но чувство мести выгорает быстро. А вот другое чувство…
— Какое?
— Чувство справедливости, — ответил он. — Только оно может расти и укрепляться всю жизнь. И пускать корни в мысли и поступки.
Она подняла голову, глаза красные, как у карасика, отчаянные, но взглянула с некоторой надеждой:
— Значит, ты не мстишь за убитую жену?
— Жену? — переспросил он с недоумением. — Нет, конечно. У меня нет жены… У меня совсем другие причины воевать с колдовством, магией, волшебством и любым чародейством. Я бы сказал, более… высокие, что ли, если бы сам не чурался слишком красивых слов.
Она ощутила, что жизнь возвращается к ней не струйкой, а бурным потоком, всхлипнула еще разок, вытерла лицо ладошками.