— Лотерея, — буркнул он, — самый точный способ учета дураков, верящих в удачу.
— Опять ты нападаешь на удачу!
Он пожал плечами.
— Считай, что это такой налог на дураков. За то, что ленятся пошевелить мозгами. Хотя бы сложить два и два.
Он заметил в сторонке дородного человека с золотой цепью на груди и знаками отличия, за спиной два городских стража в доспехах и при оружии, явно из городских властей. Барвинок не успела придержать Олега, как он шагнул к ним и спросил зло:
— Почему власти не запретят это жульничество?
Человек с золотой цепью ответил мирно:
— Это не жульничество.
— А что?
— Налог, — объяснил он. — Самый справедливый на свете. Как видите, его выплачивают только желающие.
Олег подумал, вскинул брови.
— Значит, городские власти в этом участвуют?
Человек от властей понизил голос:
— Чуть-чуть. Мы предоставили место и защиту. За определенную часть от вырученной суммы.
Олег стиснул челюсти, Барвинок смотрела сочувствующе, хоть и не понимала, из-за чего так переживать.
— В погоне за добавочным доходом, — произнес Олег, — можно ли забывать о душах?
Человек с цепью посмотрел на него искоса.
— Свинья грязь найдет. Все равно все пропьют, так лучше уж часть попадет в городскую казну. Дорогу к соседнему городу вести надо? А на какие деньги? А там еще мост прохудился, даже люди проваливаются, а телеги вовсе не ходят…
— А без этой пакости нельзя? — спросил Олег.
Тот посмотрел почти с сочувствием.
— Увы, городские власти опираются на население, а в нем всегда ничтожных людей больше. Их не простое большинство, а их… ну, почти всякий — ничтожество. Увиливает от работы, обязанностей, долга, хотел бы получить много и сразу, но воровать боится… Что остается? Да, именно лотерея!.. Это шанс для ничтожного человечка моментально стать богатым. Очень богатым!
Олег сказал горько:
— Все-то понимаете… Не дураки правят городом, как считают извозчики, сами презираете эту гнусь… эти забавы полных идиотов и для еще больших идиотов… но вам важнее урвать деньги отовсюду, где удается! А на то, что человек превращается в животное, плевать?
Человек с цепью ответил сухо:
— Делать их людьми — забота пророков, а не власти. У нас своих хлопот хватает. Вон старые колодцы пересохли, надо новые копать, поглубже. Где взять деньги?
Барвинок тронула волхва за локоть.
— Перестань… На тебе лица нет. Из-за чего переживаешь, не понимаю.
Он дал себя увести, они пошли дальше по улице, от него шел жар, как от накаленного в огне куска железа. Ответил с большим опозданием, словно спорил еще и с собой, она ощутила в его сильном голосе тоску и сильнейшее разочарование:
— Гадальщики, прорицатели, устроители лотерей, наперсточники… Сколько этих паразитов? И все потому, что человек глуп и легковерен. Ну никак его не заставить работать честно, если видит хоть малейшую возможность украсть, обмануть, схитрить…
Она переспросила горячо:
— Украсть?
Он посмотрел на нее хмуро.
— А ты заметила, на что в лавках наибольший спрос? Вон посмотри, что в той… Или вон в той!
— Что?
— Награбленное, — ответил он зло. — Уворованное.
Она запнулась, посмотрела на разложенный на полках товар, горячо возразила:
— Что ты мелешь? Это все из раскопок и старых захоронений!
Его глаза странно блеснули, она ощутила себя почему-то виноватой, хотя повода не видела.
— А грабить могилы — хорошо? Или хотя бы допустимо?
Она не ответила, сделала вид, что разглядывает товары на прилавках, мимо которых идут. В самом деле, немалую часть составляет выкопанное из древних захоронений, то есть могил. Но могилы раскапывать все-таки нехорошо, а захоронения — можно. Потому что могилы со временем начинают считаться захоронениями, а они как бы ничьи. Свежие могилы к тому же охраняют родственники, а древние — никто, так что раскапывать можно безнаказанно…
Вообще-то, если подумать, то логика волхва не кажется такой уж странной. По крайней мере, понять можно. Однако с другой стороны… ну не могут же все люди ошибаться, а вот он, такая цаца, все видит и понимает правильно?
С третьей стороны, мелькнула мысль, такое как раз и бывает чаще всего, но дело в том, что простой народ видит только две стороны, а третью вообще не признает и полагает, что ее не бывает вообще.