Истребивший магию

Он едет с виду безучастный, в пустынях привык терпеть и не такие неудобства, но все равно должен беситься: там ничего не изменишь, а в городе люди могли бы жить аккуратнее…

Он поворачивал трижды, и, когда впереди показалось высокое здание постоялого двора, Барвинок лишь поморщилась, волхв даже в незнакомых местах чувствует, где тут можно поспать и поесть…

Ворота распахнуты, они приближались, Барвинок всем существом чувствовала близость беды, зябко ежилась, пугливо поглядывала на сурового волхва.

— Зачем, — спросила она безнадежным голосом, — тебе уничтожать магическую воду? Она же все равно кончится!

Он буркнул:

— Народ успеет вконец испохабиться. И так уже дальше некуда… но все равно еще можно. Вниз — всегда можно. И легко. Когда вниз, то никаких остановок, задержек… да, легко. Но даже потом…

— Что?

— Кончится вода, — сказал он с тоской, — лягут и будут ждать нового дождика… даже не знаю, что с такими делать. Может быть, надо снова перетопить? Выбрать чистую и здоровую семью, а всех остальных… либо утопить, как уже делалось, либо сжечь… Можно еще болезнь какую-нибудь, только боюсь, слишком много выживет. И не самые лучшие…

Она смотрела в ужасе.

— Ты так серьезно говоришь… Я чуть не поверила, что ты всерьез!

Он посмотрел на ее чистое личико с круглыми, как у совенка, глазами и вздернутыми красивыми дугами бровей, вздохнул и пригнул голову, сверху проплыла дуга ворот.

Во дворе привычные колодец, неизменные телеги с задранными кверху оглоблями, из распахнутых дверей конюшни доносится конское фырканье, в трех шагах от колодца и ближе к коновязи высится массивный кусок серого гранита, так называемый седальный камень. С него на коня влезают люди пожилые или слишком грузные, а то и отягощенные массивными доспехами и оружием.

Мужчины — существа хвастливые, Барвинок давно заметила, что хотя с камня залезать удобнее, но к его помощи прибегают только те, кто уж никак иначе, а остальные, даже самые толстые, сопят и багровеют мордами, но вскарабкиваются на коня с помощью стремени, а это все равно что подниматься по лестнице, ступая через три ступеньки.

Волхв, как она помнит, к ее недоумению, иногда поднимался в седло, как отягощенный немалым весом старик: ставил стопу в стремя, хватался за луку седла, другой ногой отталкивался от земли и тяжело усаживался, зато в другое время запрыгивал на коня, совершенно не прикасаясь ни к стременам, ни даже к седлу. Барвинок не могла понять, почему так по-разному, это же как можно постоянно бахвалиться удалью и молодечеством, но у волхва все зависит, наверное, насколько тяжелые или легкие мысли застряли в черепе.

Постоялый двор ничем не отличался от остальных, все строятся одинаково, даже еда везде все то же мясо, жареное и вареное, сыр, рыба, птица, хлеб и немного зелени, зато вина много и разного, что и понятно, основной источник дохода.

Барвинок все время думала о своем, на волхва поглядывала когда со злостью, когда с сочувствием. Он заметил эти странности, помалкивал.

Она вяло работала ложкой, вылавливая в супе куски разварной баранины.

— Переночуем, — после долгого молчания спросила она, — а утром отправишься искать беду на свою голову?

— Ты переночуешь, — пояснил он, — я отправлюсь сейчас. Сразу после ужина.

— Что-о?

— Время на исходе, — пояснил он. — Может быть, я уже опоздал.

— Скоро ночь!

— Никто не запрещает ездить и ночью.

— Сумасшедший!

— Точно, — согласился он. — Только мое сумасшествие более здраво, чем рассуждения о богатстве гробокопателей. Так что сумасшедшему… сумасшествие. Ну, ты поняла.

— С трудом, — отрезала она. — Не сумасшедшей понять трудно!

Доужинали в молчании, Олег не стал дожидаться, пока маленькая женщина справится с большой рыбиной, бросил монету на стол и вышел.

Хозяин вырос тут же рядом со столом, будто все время пребывал в невидимости. Монета исчезла в его ладони, на женщину посмотрел вопросительно. Барвинок ответила виноватой улыбкой, запихнула в рот последний кусок и бегом выбежала за волхвом.

Волхв уже вывел коня, Барвинок закричала с крыльца возмущенно:

— Без меня?

Он в удивлении оглянулся.

— Женщина, скоро ночь!

— Вот и присмотрю за тобой, — ответила она дерзко, — чтоб не потерялся!

Он покачал головой.

— Зачем это тебе? Может быть, хоть сейчас скажешь?