Истребивший магию

— Правда?

— Точно, точно.

— Странные люди, — проговорила она задумчиво. — Интересные, наверное. Ну а ты зачем ему это говорил? Если знал, что откажется?

— Давал шанс, — объяснил Олег. — Человеку нужно всегда давать шанс. Конечно, не тогда, когда распростерт под тобой, а ты уже замахнулся мечом… Тогда за любой шанс ухватится! Не-е-ет, надо вот так, когда он еще уверен в своей мощи…

— Свинья ты, — сказала она с упреком. — Ты давал не шанс, а видимость! Нет, конечно, шанс давал, но подстраивал так, чтобы он его не принял!.. И тогда твоя совесть как будто бы чиста.

Он помолчал, к чему-то долго прислушивался. Барвинок забеспокоилась и начала оглядываться по сторонам, смотрела на стены, какие-то не такие, а он наконец вздохнул с облегчением.

— В самом деле чиста.

Она вздрогнула.

— Кто?

— Совесть, — объяснил он. — Сейчас поговорил с нею, спросил, и она ничего, не возражает.

— Гибкая, — сказала она саркастически. — Податливая! Всегда уговорить сможешь.

Он возразил с недоумением:

— Ничего я не уговаривал…

— Она к тебе на лету подстраивается, — объяснила она. — Угодливая.

— Это ж хорошо, — сказал он важно. — Как женщина! Я имею в виду, настоящая женщина.

Она буркнула:

— Много ты видел настоящих.

Разговаривать с ним враз расхотелось, она смотрела перед собой надменно, абсолютно не замечая его, что идет рядом сосредоточенный на чем-то важном, как он полагает, на ерунде какой-то, брови сдвинуты, лицо внимательное, щеки слегка запали, скулы красиво и четко вырисовываются на удлиненном лице, нижняя челюсть тяжеловата, губы прорисованы красиво, ничего не скажешь, но трудно себе представить, что они могут делать еще что-то, помимо хлебания супа…

Обращенное в ее сторону плечо блестит в тусклом багровом свете, выглядит то как шар размером с ее голову, то при шевелении в нем проступают толстые мышцы, а ниже под кожей перекатывается могучий бицепс, толстый, как сытый удав, даже когда лениво расслаблен. На предплечье широкий стальной браслет, ей вполне подошел бы вместо пояса, а на запястье браслет настолько широк, что уже почти и не браслет.

Ее плечи передернулись, когда она вспомнила, как он совсем бесстрашно принимал на это железо удары мечей и топоров, ничуть не беспокоясь, что рука переломится.

— Ты силен, — проговорила она, — ты чудовищно силен…

Он подумал, заметил с тяжеловесной объективностью:

— Он был силен тоже.

— Нет, — возразила она, — я не о мышцах… Ты силен своими убеждениями! Но они у тебя какие-то повернутые, жестокие, бесчеловечные!

Он проворчал:

— Это у меня бесчеловечные?

— У тебя!

— Почему?

— Не понимаешь? Да тебя, если узнают, что творишь, проклянут все люди на свете!

Он поинтересовался с той же неуклюжестью:

— Почему?

Она остановилась, он тоже замер, удивленный ее вспышкой, а она прокричала отчаянно ему в лицо:

— Ты отнимаешь у них надежду! Жизнь тяжела… а у кого не тяжела, то сера и беспросветна. Каждый селянин, одурев от однообразия работ, мечтает найти что-нибудь чудесное. Говорящую щуку, палочку-выручалочку или хотя бы ковер-самолет. Если нет, есть надежда, что повезет хотя бы в лотерее!

Он смотрел на нее с удивлением. Хорошенькая куколка, и когда раскрывает свой хорошенький ротик, то ожидаешь услышать сладкое пение или сладкое щебетание, но когда слова идут умные и резкие, даже не замечаешь ее бесстыдно огромных глаз и роскошных золотых волос.

— Ты права, — сказал он. — Ну, а как иначе?

Барвинок шла за ним, опустив голову, сглупила, не выдержала, с языка сорвалось то, что не должно бы, и лишь одна надежда, что волхв, как и все мужчины, слишком самоуверен, чтобы обращать внимание на ее мелкие промахи. Мужчины больше всего любуются собой и своими поступками, на замечания не реагируют, а уж если что-то говорит женщина, то слышат только воробьиное чириканье, а не связную и осмысленную речь…

Ступеньки вывели к двери, она показалась Барвинок плотно закрытой, но Олег пнул ногой, и отворилась легко, будто из тонких досок.

За воротами распахнулась все та же ночь, необъятная и властная, звезды блещут холодными льдинками, ярко-оранжевый месяц висит грустный, медленно тающий, как леденец, от него идет едва заметное тепло. Страшный странный лес исчез куда-то…

— Кони на месте, — сказал он довольно.