Рукопись Платона

Оборванец, которого герр Хесс так бесцеремонно оттолкнул, привалился к облезлой кирпичной стене, с отчетливым стуком ударившись о нее головой, и завалился спиною в угол. От удара он не проснулся, а лишь дважды чмокнул расквашенными, черными от запекшейся крови губами и захрапел. Голова его свесилась набок, и герр Пауль разглядел светлую полоску шрама, пересекавшую жилистое, поросшее курчавым волосом горло.

— Майн готт, — пробормотал немец, осторожно присаживаясь рядом со спящим и брезгливо отставляя в сторону пустой полуштоф, послуживший, без сомнения, причиной столь крепкого сна, — майн готт, если я нуждался в подонках, то здесь их целый легион!

Он пощупал в кармане пистолет. Пистолет лежал на месте. Герр Пауль отлично понимал, что два выстрела, пусть даже смертельных, вряд ли спасут его в случае какой-нибудь неприятности, но компактная тяжесть оружия, оттягивавшая книзу его карман, все равно успокаивала.

Принимая во внимание творившийся здесь содом, герр Пауль не чаял дождаться полового, но тот вдруг возник прямо перед ним, словно сгустившись из висевшего под потолком смрадного тумана, обмахнул грязный стол похожим на старую портянку полотенцем и, ничего не спрашивая, бухнул на голые доски полный полуштоф водки, стопку и тарелку с тремя сморщенными солеными огурцами. Хесс бросил ему монетку, и половой мигом исчез, будто его и не было.

Тут случилась странная вещь. Сосед герра Пауля, которого не разбудил даже удар головой об стенку, вдруг встрепенулся, разбуженный едва слышным стуком бутылочного донышка о доску. Его костлявая рука с обведенными траурной каймой ногтями сомкнулась на горлышке принесенного половым полуштофа, и Хессу не сразу удалось отодрать цепкие пальцы пьяницы от своей бутылки.

— Не?.. — едва ворочая языком, удивился пьяный. — Не... Н-ну!

Последний возглас прозвучал как признание законного права герра Пауля поступать со своей бутылкой так, как ему заблагорассудится. Тем не менее пьяный не терял надежды: вынув откуда-то исцарапанную оловянную чарку, он требовательно ткнул ею в сторону немца и объявил:

— Н-на-ай!!!

Сие нечленораздельное заявление было тем не менее понятно: человек требовал налить, раз уж его новый сосед оказался настолько жаден, что не пожелал отдать ему всю бутылку. Герр Пауль колебался недолго: пожалуй, лучше было действительно угостить этого подонка, чтобы он снова потерял сознание и не путался под ногами. Руководствуясь этим простым рассуждением, немец щедро плеснул водки в подставленную стопку, и та мигом перекочевала в распахнувшуюся гнилозубую пасть.

Как и ожидал рассудительный и хитрый иезуит, дополнительная порция водки добила его соседа вернее, чем выстрел в голову. Не донеся пустой чарки до стола, оборванец закатил глаза, качнулся и без единого звука свалился на пол, а спустя секунду из-под лавки донесся его прерывистый, спотыкающийся храп.

В ту же минуту не менее десятка чарок, стаканов и глиняных кружек протянулось к немцу со всех сторон — во всяком случае, ему показалось, что со всех, хотя он и сидел в углу, имея позади и справа себя глухую кирпичную стену. Слабо улыбаясь побелевшими губами, немец расплескал водку по подставленным емкостям, очень плохо представляя себе, что станет делать дальше. С одной стороны, дармовая выпивка всегда служила наилучшей смазкой для разговора с незнакомыми людьми, а с другой...

Он успел вовремя почувствовать и сбросить со своего бедра проворную руку с длинными пальцами, которая непринужденно и ловко подбиралась к его карману. Рука убралась, но на ее месте тут же возникла другая и принялась оценивающе мять грязными пальцами ткань рукава. Хесс стряхнул и ее, а в следующее мгновение разглядел саженях в пяти от себя человека, который с любопытством дикаря рассматривал некий блестящий предмет, издали очень напоминавший его, герра Пауля, любимые серебряные часы с репетиром. Иезуит схватился за жилетный карман — так и есть! Часы как корова языком слизала. Герр Пауль понял, что для переговоров с этими людьми не хватит всей водки мира, и слегка затосковал. Ему вспомнилось предостережение мускулистого Вергилия — предостережение, которому он не внял и которое, как оказалось, рисовало здешнюю действительность в гораздо более радужных тонах, чем на самом деле.

— Говорить, — с мольбой в голосе произнес он, — надо говорить! Есть работа, я буду хорошо платить!

— Сперва плати, а говорить после будешь, — гнусаво предложил чей-то голос.