Любовник смерти

— Всё одно убью! — хрипло крикнул он. — И в Марьиной Роще достану! За это — кишки вырву, на колбасу пущу!

Казбек поцокал языком:

— Вы, русские, как бабы. Мужчина не кричит, тихо говорит.

— Так она и с тобой, с тобой?! — не слушал Князь. Смахнул злую слезу, заскрежетал зубами. — Стерва, сука, нет больше моего на неё терпения!

— Я к тебе как к мужчине пришёл, честно. — Абрек сдвинул густые чёрные брови, голубые глаза сверкнули холодным пламенем. — Мог украсть её, но Казбек не вор. По-хорошему говорю: дай. Не дашь — тогда по-плохому возьму. Только думай сначала. Не даром беру…

Он показал на съёжившегося Сеньку.

Князь оттолкнул ни в чем не повинного Скорика так, что тот отлетел к стенке и сполз на пол:

— На кой мне твоя лахудра мазаная!

Хоть Сенька и ушибся плечом, хоть и было ему страшно, но эти слова, вроде бы обидные, прозвучали для него слаще музыки. Не нужен он Князю, слава те Исусе!

— Мамзельку я тебе так, в довесок даю, чтоб без бабы не остался, — засмеялся джигит. — А самое дорогое, что у меня есть и что я тебе подарю — серебро, много серебра. У тебя никогда столько не было…

— Я тебе это серебро в пасть вобью, свинья поганая! — перебил Князь и ещё долго выкрикивал бессвязные угрозы и ругательства.

— “Много” — это сколько, уважаемый? — спросил Очко, когда Князь захлебнулся ненавистью и умолк.

— Не одна телега нужна, чтоб увезти. Знаю, вы давно то серебро ищете, а нашёл я. За Смерть — отдам.

Князь хотел было снова раскричаться, но Очко поднял палец: тихо, молчок.

— Ты про клад ерохинского каляки? — вкрадчиво спросил валет. — Нашёл, значит? Ох, ловок, сын Кавказа.

— Да, теперь клад мой. А захотите — будет ваш.

Князь мотнул головой, будто бык, отгоняющий слепней.

— Смерть не отдам! За всё серебро и золото не отдам! Никогда она не будет твоя, пёс!

— Она уже моя. — Кавказец погладил свободной рукой бороду. — Как хочешь, Князь. Я по-честному пришёл, а ты меня “псом” назвал. Я знаю уже: у вас на Москве по всякому ругаться можно, но за “пса” на нож ставят. Будем резаться. У меня нукеров больше, чем у тебя, и каждый — орёл.

Он попятился к двери, по-прежнему держа револьвер наготове. Сенька вскочил, прижался к черкеске плечом.

— Куда, гад?! — заорал Князь. — Живым не уйдёшь! Давай, пали! Мои волки тебя завалят!

В дверь сунулся один из близнецов:

— Князь, ты чё шумнул? Звал?

Ни на миг не отводя глаз от Князя и Очка, абрек схватил Авося-Небося левой рукой пониже подбородка, подержал так секундочку-другую и выпустил. Парень осел кулём, кувыркнулся набок.

— Погоди, уважаемый! — сказал Очко. — Не уходи. Князь, человек к тебе с миром пришёл, по-хорошему. Бабой больше, бабой меньше — какая разница. Что братаны скажут? — И дальше заговорил стихами. — Полно, Князь, душа моя, это чудо знаю я.

Эге, вспомнил Сенька, а стихи-то знакомые. Это Царевна Лебедь князь Гвидону так говорила: мол, не пузырься, всё тебе обустрою в лучшем виде.

Но хитровский Князь сказку, похоже, не читал и захлопал на Очка глазами. Тот тоже мигнул, но только не двумя глазами, а одним — Сеньке сбоку хорошо видно было.

— Клад, говоришь? — хмуро пробурчал Князь. — Ладно. Если на калякин клад — меняюсь. Но серебро вперёд.

— Слово? — спросил Казбек. — Фартовое?

— Фартовое, — подтвердил Князь и, как положено при клятве, большим пальцем себя по горлу чиркнул, но Сенька опять углядел каверзу: левую-то руку Князь за спину убрал — не иначе кукишем сложил, отчего фартовой клятве выходила цена грош. Надо будет после Казбеку, то есть Эраст Петровичу, про это подлое коварство рассказать.

— Хорошо. — Джигит головой кивнул, оружие спрятал. — Ночью приходите в Ерошенковский подвал, в самый дальний, где тупик. Вдвоём приходите — больше нельзя. В три часа с четвертью, ровно. Придёте раньше или позже — уговору конец.

— Придём вдвоём, а твои волки нас порежут? — прищурился Князь.

— Зачем для этого в подвал ходить? — пожал плечами Казбек. — Хотели бы — и так вас на кебаб нарезали. Мне на Москве верные кунаки нужны, кому верить можно… Встретят вас там, в подвале. Отведут, куда нужно. Когда увидишь, кто встретит, поймёшь: Казбек мог ничего тебе не давать, даром взять.

Князь открыл было рот что-то сказать (судя по оскалу — злое), но Очко положил ему руку на плечо.

— В три пятнадцать пополуночи будем, уважаемый. Слово, фартовое.