— Ну… нет, — пролепетала Блюм. — хотя… если подумать… коли честно… не лукавя… не кривя душой… то да! Я его очень боюсь, но и уважаю.
Майя Леонидовна захлопала глазами. Конечно, директриса понимала: жизнь интеллигентной старушки, вынужденной делить квартиру с наглым, явно криминальным мужчиной в расцвете лет, не может быть безмятежно счастливой. Но в Советской стране есть милиция и законы. Теодоре Вольфовне следует показать Прыщу зубы… ну, если уж не все тридцать два, то хоть сколько есть! Мерзкий уголовник навряд ли придет в восторг от перспективы общения с сотрудниками органов.
— Если Валерий Павлович осерчает, он запретит мне посещать библиотеку, — вдруг сообщила Блюм, — а я так люблю вас всех.
— Этот подонок не имеет права вам ничего запрещать! — затопала ногами Майя. — Теодора Вольфовна, милая, нельзя быть такой размазней!
— Валерий Павлович мне хозяин.
У Майи Леонидовны от гнева пропал дар речи, она смогла лишь выдавить из себя нечленораздельные звуки:
— А… а?., о… о!..
Блюм же очень тихо довершила начатую фразу:
— Мой муж человек резкий, принимает решения мгновенно и никогда их не меняет.
Майя Леонидовна потрясла головой.
— Муж? Вы замужем?
— Да, а что тут удивительного?
— Но вы никогда не говорили о семье.
Блюм нахохлилась.
— Просто не было необходимости.
— И ваш супруг спокойно наблюдает за хамством Прыща?
Теодора Вольфовна нервно поежилась.
— Вы не совсем поняли ситуацию. Я расписана с Валерием Павловичем.
В макушку Майи Леонидовны словно воткнулся гвоздь.
— С кем? — переспросила она. — С Прыщом? Вы жена… э…
— Валерия Павловича.
— Господи! — в полной растерянности ахнула директриса и от неожиданности бестактно спросила:
— Как же вас угораздило выйти замуж за такого?
Лицо Блюм порозовело.
— В юные годы Валерий Павлович был иным, нас связала большая любовь. Я ради мужа бросила родителей, порвала с привычным кругом общения и некоторое время была счастлива. Но потом стало понятно: несмотря на страсть, мы с Валерием Павловичем полярно разные люди и теперь живем просто соседями. Муж благородный человек, он содержит меня, не упрекает за полнейшую финансовую несамостоятельность и неумение вести домашнее хозяйство, разрешает проводить время в библиотеке…
— Сколько же вам лет? — вновь проявила бесцеремонность Майя.
— Сорок, — ответила «старушка», — Валерий Павлович меня старше.
Майя Леонидовна вдохнула воздух и забыла его выдохнуть. Блюм всего лишь сорок? Да быть такого не может! У нее же совершенно седые волосы, стянутые на затылке в дурацкий пучок, бесформенная фигура, дряблая, морщинистая кожа… И потом, Теодора никогда не улыбается!
Очевидно, ошарашенный вид директрисы выдал ее мысли. Блюм опустила глаза в пол.
— Я всегда выглядела старше своих лет, — прошептала она. — У нас такая генетика. У женщин в нашей семье какой-то сбой в организме после родов случается. Бабушка моментально сдала, мама превратилась по виду в пенсионерку, родив меня, и я начала стремительно изменяться после появления на свет Павлика. Принесла сына домой и сообразила: за неделю старюсь на месяц.
— У вас есть сын?!
— Да, Павлик, — кивнула Теодора. — Но он сам по себе, ко мне душевно не расположен. Сложный мальчик, вернее, юноша — Павлуше за двадцать, я очень рано родила. Думала, вот оно, счастье: муж, сын. Ан нет, не дал господь радости: Валерию Павловичу я не нужна, а Павлик из дома убежал.
Майя вздрогнула.
— Ваш сын удрал?
— Да.
— Почему?
Блюм пожала плечами:
— Павлик свободолюбивая личность, его, как и отца, нельзя заставить ходить по струнке, и, к сожалению, ему достались моя романтичность и влюбчивость. Сын не посвящал меня в свои дела, не распахивал душу, но у меня есть глаза…
Теодора Вольфовна на секунду замолчала, потом вдруг заплакала.
— Не расстраивайтесь, — бросилась утешать бедную тетку Майя Леонидовна, — кое-кто из людей переживает подростковые комплексы и в двадцать лет. Вернется ваш Павлик. Вот увидите, все будет хорошо.
Теодора Вольфовна вытерла глаза и неожиданно призналась:
— Всю ночь не спала, а потом вдруг прикорнула и на весь день выпала. Уж извините, не пришла, бросила каталог.
— Не беда, — бодро воскликнула Майя, — карточки есть не просят, полежат. И потом, вы же не штатная единица, приходите, когда можете, трудитесь на общественных началах.