Воин

— Тебя как зовут? — спросил я, на пару шагов приближаясь к нему.

Парень поднял голову и удивлённо посмотрел на меня.

— Зачем это вам?

Ого, не тебе, а вам, отметил я. Уважает, значит, или… или просто знает, кто я такой. Это становится интересным.

— А может мне нужно знать, кого я собираюсь убить? — ехидно ответил я ему.

— Марик, — снова опустил голову парень.

— Отлично, — весело произнёс я, подходя ещё на пару шагов. — А не расскажешь мне, Марик, что ты есть такое, а то мне просто жутко интересно. Никогда, знаешь ли, оборотней не встречал.

Я говорил дружелюбно, так что в мальчишке шевельнулась надежда. Он снова поднял голову и взглянул мне в глаза.

— Вы же всё равно меня убьёте, так почему спрашиваете?

— А я дотошный, — пояснил я. — Хочу всё о тебе узнать, познакомиться, так сказать, поближе. Может, и убивать тебя не придётся. Человеческой крови же на тебе нет, ведь так?

— Нет, клянусь! — ответил мальчишка. — Я убивал только животных! Поверьте мне!

Его чувства говорили мне, что он не врёт, поэтому я сделал вид, что задумался. Нельзя сразу давать людям то, что они хотят. Если перед этим они немного подождут, то их радость от приобретённого на порядок увеличится. Основы психологии, знаете ли.

— Ладно, верю, — сказал я уже начавшему было отчаиваться мальчишке.

Он впервые счастливо улыбнулся, а я заметил, что пятно на рукаве его рубашки стало ещё больше. Я полез в карман куртки и достал оттуда флягу с лимэлем. Откупорив её, я протянул целебный напиток парню.

— Пей.

— Что это? — с недоверием спросил меня Марик, принимая флягу.

— Не отрава, не волнуйся. Пей давай! — ответил я ему.

Марик поднёс флягу ко рту и сделал маленький глоток. Его глаза расширились, а дыхание участилось. Переждав взрыв в желудке, он сделал ещё один глоток, побольше и опять застыл, восторженно прислушиваясь к своим ощущениям.

— Всё, давай назад, — протянул я руку за флягой.

Марик, глядя на меня, быстро сделал ещё один глоток и вернул мне лимэль. Я хмыкнул, наглый оказывается парнишка, мне это нравится. Такого можно и к делу приспособить, вот только сперва узнать все нужные подробности.

— Ладно, давай присядем где-нибудь и спокойно поговорим, — сказал я, закупоривая флягу и смотря на то, как Марик потрясённо ощупывает плечо.

Я огляделся и заметил одно поваленное дерево, довольно трухлявое на вид, но вполне пригодное для того, чтобы присесть на него, и пошёл к нему. Парнишка спустя несколько мгновений последовал за мной. Присев на дерево, я понял, что оно совсем уже превратилось в труху, поэтому встал, отряхнул свои штаны и просто присел на землю, скрестив ноги. Марик последовал моему примеру и выжидательно уставился на меня.

— Чего смотришь? Рассказывай давай! — сказал я ему.

— Что рассказывать-то? — не понял мальчика.

— Всё, желательно с самого начала.

Марик вздохнул и начал своё повествование. Отца у него не было, вернее, был, но как в таких случаях принято было говорить, сложил голову на дальних рубежах отечества, защищая Родину от подлых врагов. Всю свою жизнь мальчик знал, что его отец был героем и страшно этим гордился, но как только ему исполнилось семь лет, начались странности. Например, он стал замечать, что его начали бояться животные, а через полгода и он стал смотреть на них, как на добычу. Переломным моментом стало то, что когда они с соседскими ребятами гонялись за курицей, которая отчего-то отчаянно не хотела попасть в суп и всеми силами этому сопротивлялась, бегая по всему двору и дурача преследователей, Марик с лёгкостью догнал её и схватил. На этом все бы и кончилось, но он не смог остановиться и, повинуясь инстинктам, впился зубами в бедную птичку и перегрыз ей горло.

Когда все остальные увидели его с мёртвой курицей, облизывающего кровь с губ, начались проблемы для Марика и его матери. Соседские ребята с тех пор стали считать его психом и сторонились его, а односельчане настороженно присматривались и перешёптывались за его спиной. Именно тогда он понял, что обладает превосходным слухом и узнал, что его отец был совсем не героем, а просто заезжим гостем, который несколько недель жил у его матери. Марик не стал подходить с этим вопросом к матери, понимая, что всей правды всё равно не узнает и продолжал жить, избегая общения с одногодками и стремясь всеми силами забыть вкус горячей крови на губах.