- Автора!

— Алексей Алексеевич и Игорь Павлович, смотря к кому, вы обращаетесь, — помог ему Леонидов.

. — Ну да. Вы не трогайте пацана, мужики. Пацан учится, книжки читает, и пусть себе. Экзамены у него в спецшколе, не трогайте, мужики. Не мешайте.

— Мы не разговаривали с Павлом, а с вами вот хочется. Побеседовать.

— Ну! Со мной. А что со мной говорить? Жена у меня умная, а я так, при ней. Любку спросите, если что, она и разъяснит. А я что? Шофер я. Хороший шофер, конечно, начальство меня ценит, в зарплате не прижимает, дело свое я знаю, а всякие там интеллигентные штучки — это лучше к бабе моей.

— Любовь Николаевна нам уже все разъяснила. Несколько вопросов можно задать в дополз нение? Лично вам?

— Вопросов? Да насчет чего? Насчет ее хмыря, что ли, которого грохнули?

— Да. О том, как вы относились к писателю Павлу Клишину.

— Как относился? Да как черт к ладану, вот как относился! Только это он черт. Хотя и волосом светлый. Душонка у него поганая. Мразь. — Солдатов смачно сплюнул.

— Боялись, значит?

— Кого? Этого паршивого интеллигента? Да боялся шею ему ненароком свернуть, если будет около моего Пашки крутиться!

— Вашего? Разве он не сын Клишина?

— А? Любка разболтала? Ведь клялась, дура, — что не вспомнит ни разу!

— Да при чем тут жена? Мальчик похож на Клишина, как две капли воды!

— Похож? Ну да, не повезло пацану. Мужику это лишнее, красивым быть.

— А почему своих детей у вас нет?

— Своих? А Пашка не свой, значит?

— Ну, вы понимаете…

— Да, понимаю. Своих… Любка не хочет от меня рожать.

— И вы спокойно к этому относитесь?

— А как мне относиться-то? Пашку от меня не прятали, показали, как есть, все знал, сам фамилию свою дал. Солдатов он, Павел Никитич Солдатов.

— Он знает, что его отец — другой человек? Не вы?

— Знает… Да сам черт не поймет, чего он знает, а чего нет! Это такое видение, что не дай бог! Не из рода, а в род, значит. Конечно, этот писатель, как узнал про сына, стал возле него крутиться, а малец и рад. Как же! Кровь у них родная! А когда, значит, Любку аборт делать заставлял, так не подумал, что может парень родиться. Сын. Наследник. А я этого парня вырастил, в садик его водил, нос от соплей вытирал и в школы разные устраивал. Конечно. Мне этого не понять, что малец бумагу марает или краски переводит. Это, конечно, глупости. Профессия, она вот, — он вытянул вперед свои огромные, покрытые мозолями руки. — В руках, а не в голове. Шел бы на механика учиться, раз не дурак. Имел бы деньги, халтуру, пол-литра по выходным в свое удовольствие, жену да детишек. А то будет всю жизнь с такой-то рожей по бабам ходить, как этот ваш Клишин. Уж слишком он смазливый, Пашка мой, как картинка. Мужику ни к чему это. Сейчас уже девки каждый вечер звонят, а он еще ребенок. Тринадцать лет. Недавно штангу домой приволок, гимнастика, значит. Мышцы качать. Воду бы бабке в огород потаскал, а не железку свою каждое утро тягал. Дурь. — Солдатов наконец выговорился, вновь сплюнул на тропинку и вытер ладонью влажный рот.

— Так зачем вы все-таки рванулись к Клиши-ну на дачу?

— Баба какая-то позвонила.

— И что?

— Интеллигентная дамочка, культурная, вроде моей жены. И все изъяснила: «Ах, у вашей Любы свидание, ах, я неравнодушна к Павлу, ах, мы совместными усилиями должны их разлучить…» Кудахтала, кудахтала, я только из рейса вернулся, не успел и руки помыть. На дачу собирался, а тут она… Ну, я, как дурак, полез в свой «Жигуль» да и поехал, куда дамочка сказала. Приехал — они сидят, беседуют. Ну и что? У этого писателя, небось, девок молодых было в очередь, как раньше за колбасой. Моей-дурехи только не хватало. Не верил я никогда, что между ними что-то есть. Не того полета была птица. Я писателя имею в виду.

— А ребенок?

— Ребенок… Небось, не один у него ребенок. По всей стране, небось, нарожали от такого-то! Ну приехал я туда, ну покрутился маленько, велел Любке собираться, про Пашку-меныного сказал, чтоб не лез. Сам себя чувствовал дураком. Зачем поехал? Чепуховина какая-то.

— Вы знаете, Никита Викторович, что такое цианистый калий?

— Чего? Калий? Которым травануться можно?

— Да, травануться.

— Слыхал.

— А у вас фотографы есть знакомые, или из химиков кто?

— Из каких еще химиков? Вы все про писателя этого? Да если бы я его захотел прибить, мне никакие химики не нужны. Химики… Мы без всякой химии монтировкой по башке. Да не нужна ему была моя дуреха Любка, а Пашка… Что Пашка? Все равно в моем доме ему не житье, цепляться за него я не собираюсь, он уже лыжи навострил.