– Притомилась? – зевая, поинтересовалась Маша.
Я кивнула.
– С непривычки всегда так, завтра легче пойдет, – заверила соседка, – давай, не сиди, в четыре вставать.
– Во сколько? – вздрогнула я.
– В четыре, – спокойно повторила девушка.
– Зачем в такую рань?
– А как иначе? – удивилась Маша. – Одеться надо, умыться, службу отстоять.
– Службу! – я пришла в окончательный ужас.
– Да, – закивала Маша, – завтра тут много чего будет, правда, в районе десяти.
– А именно? – полюбопытствовала я.
– Усопшего сегодня привезли.
Мне стало совсем неприятно.
– Мертвого?
– Да уж не живого, – вновь зевнула Маша, – отпевать будут, сама матушка Феофания петь станет. Эх, надеюсь, всем послушать дадут!
– Что за нужда на чужих похоронах присутствовать, – фыркнула я, – вот забава! Веселей некуда.
Маша стала медленно расшнуровывать свои чемоданообразные ботинки.
– Не знаешь ты ничего, – в конце концов сказала она, – из Москвы усопшего доставили, какой-то он великий, уж и не пойму кто. Может, ученый или писатель!.. Завтра такое будет! Мне Ксения нашептала…
– Кто?
– Ну девушка, которая тебя в трапезную водила, – пояснила Маша, – она сирота, при обители живет. Вот Ксения и набормотала! Такого, говорит, и не упомнить. Галерею открыли! Всю! Во как! До единой комнаты вымыли!
– И что странного в уборке? – продолжала я недоумевать.
Маша вытянула из сумки что-то похожее на холщовый мешок и, расшатывая его, зашептала:
– В обитель-то разные люди съезжаются, такие, как мы с тобой, например, и другие.
– Какие?
– Ну… всякие. Для них комнаты в галерее есть, там просторно, кровати хорошие, белье тонкое, ясно?
Я кивнула. Понятнее некуда, слова о том, что все люди равны, всегда останутся лишь сказанными всуе фразами. Конечно, в обители случаются почетные гости и черная кость.
– Но чтобы всю галерею приготовили! – качала головой Маша. – Небывалое дело! Потом, матушка Феофания поет! Вот это блаженство, говорят, ее в Большой театр приглашали, но веру не поколебали. Феофания уже в возрасте, голоса своего она не потеряла, однако каждый день теперь в хоре не стоит, лишь в особых случаях старается, я ее еще никогда не слышала, а охота! Гроб уже привезли, днем. Такая домовина! Богатая! А еще тут все собака проверила. Представляешь, ее в монастырь впустили! Во внутренние покои! Ладно бы во двор или к послушницам!
– Так пес не мужчина, – хихикнула я, – монахиням его бояться смысла нет!
Маша перекрестилась.
– Совсем ты темная! Собака нечистое животное! Вот кошка нормально, они при церквях живут. А всяких жучек вон гнать положено. Ксения говорила, лично мать Епифания распоряжение насчет овчарки дала, она не слишком-то ненужных в хозяйстве животных долюбливает. Вот корова, коза, гуси, в конце концов, куры! А собаки! Ни к чему они. Но эту шавку из милиции специально привезли, к приему гостей готовятся.
Размотанный Машей мешок превратился в ночную рубашку, длинную, с широкими рукавами и воротничком-стойкой. Натянув сорочку, Маша перекрестилась.
– Вот какая служба будет, богатая! Суетная я, наверное, и любопытство грех, да поглядеть охота! Ксения говорила, вроде всех-всех допустят!
Я вспомнила небольшое душное помещение, где проходила вечерняя служба, и вздохнула.
– Сегодня-то дышать было нечем, а если к обитателям монастыря прибавятся еще и многочисленные гости, то люди от отсутствия кислорода попадают в обморок.
Маша всплеснула руками.
– Кто же в малом храме такое отпевание устраивает! Ясное дело, главную церковь откроют! Вот тебе повезло.
– В чем?
– Ведь никогда основную молельню не видела?
– Нет, откуда, я тут впервые.
– Ой-ой, – закачалась из стороны в сторону соседка, – первый раз красоту узришь! И икону чудотворную! От нее свет идет! А еще мать Феофания споет! Хоть бы завтра поскорей!
Я с легким удивлением посмотрела на Машу, впавшую в экстаз, милая девушка забыла, что все замечательные события, вроде чудесного пения и красивой службы, затеваются из-за умершего человека. Стоит ли ликовать в подобном случае, даже услыхав известие о встрече с чудотворной иконой?
Хотя, может, Маша, как истово верующий человек, считает: смерти нет? За гробовой чертой нас ждет намного лучшая жизнь, значит, нет необходимости рыдать о том, кто ушел в лучший мир. Меня, кстати, всегда поражает на похоронах скорбь людей, которые уверяют окружающих в своей вере. Наоборот, надо радоваться, родственник попал из юдоли печали в царство Божие, вы же с ним непременно встретитесь в лучшем из миров, к чему рыдания, а?