Кекс в большом городе

– Епифания могла обратиться в милицию! – воскликнула я. – Пожаловаться на шантажиста. Разве можно идти на уступки такому человеку? Аппетит будет расти, выполнив требование мерзавца, попадешь от него в зависимость!

– Милая, – ласково сказал Олег, – ты рассуждаешь, как Виола Тараканова, нормальная, современная женщина без особых грехов за душой. Ну какие у тебя от меня тайны? Потратила больше, чем можно, денег на ерунду? Вляпалась в очередную историю, желая написать криминальный роман? Конечно, эта информация меня не обрадует, могу тебя отругать, но и только. Это, извини, конечно, не настоящие тайны. А вот представь, что ты изменила мужу…

– Глупости!

– Все равно. Сбегала налево, великолепно зная, что я не стану продолжать жить с женщиной, так сказать, общественного пользования, и, как на грех, появляется шантажист. Как поступишь? Пойдешь в милицию? Признаешься мужу в адюльтере, понимая, что после этого разговора семейной жизни конец? Или попытаешься откупиться?

Я замялась.

– Ну… думаю, начну искать деньги, не захочу терять супруга.

– Вот! А Епифания оказалась совсем в тяжелом положении. Кабы речь шла лишь о ней одной, ну припугни ее Юрий разглашением информации о той далекой сделке с семьей Ереминых, настоятельница бы не дрогнула. Но опасность угрожала обители, мерзавец мог разрушить вековую легенду о чудотворной иконе и воскрешении, забросать грязью доброе имя Макарии. И Епифания согласилась устроить спектакль.

– Постой, – покачала я головой, – но ведь настоятельница могла нанести ответный удар, заявить: «Ты из семьи прокаженных, может, инфицирован. Навряд ли электорат кинется голосовать за такого больного!»

Куприн кивнул.

– В принципе ты мыслишь правильно, не знаешь лишь одного обстоятельства, но о нем чуть позднее.

– Ладно, – пробормотала я.

– Сразу умереть Юрий не мог, – как ни в чем не бывало продолжал Олег, – лекарство не действовало мгновенно, оно требовало многократных уколов по схеме. Еремин усиленно начал изображать верующего человека, ездил в обитель, жертвовал деньги, стоял молебны. Поскольку ему объективно становилось плохо, пошли разговоры, что рвущийся в политику бизнесмен уверовал в Господа перед смертью. Многие простые люди начали жалеть Еремина, в особенности когда видели его в толпе молящихся, опухшего, болезненно полного, с бледным лицом. Порой Юрий выходил из храма, пил воду и шел назад. Народ у нас жалостливый, и Еремина перестали ненавидеть за богатство, пропала и зависть.

– Вот оно как, – вздыхали бабы, – жрет его болячка, не жилец он, авось Господь поможет, жаль мужика!

«Смерть» Еремина, по всем расчетам, должна была произойти в начале июля, воскрешение бы не замедлило себя ждать, выборы назначены в конце сентября. Ясное дело, за светлого человека, избранного самим Господом, проголосует весь электорат, даже неверующие дрогнут.

Может, замысел бы и удался, никто, кроме Епифании, Устиньи и Юрия, в дело вовлечен не был.

– Еремин не поставил в известность жену? – удивилась я.

– Конечно, нет, она могла проговориться или, зная о будущем воскрешении, неправильно отреагировать на «смерть» мужа, а Юрию нужна была безупречная ситуация с вдовой, бьющейся в истерике.

Но только у мужчины, на его горе, имелась дочь Лера.

– Лера! Опара! Не может быть!

– Она не Опара, – спокойно пояснил Олег, – Лера носит фамилию отца. Ей за двадцать, и она настоящее испытание для родителей. Девушка росла в достатке, и мама, и папа баловали единственное чадо, только на пользу это ему не пошло. Вот уже пять лет, как девица сидит на наркоте. Начала с травки, потом перешла на кокаин. Юрий пытался лечить неразумное дитя, укладывал безобразницу в клинику, только зря он старался. Лера совершенно не собиралась меняться, она не училась, не работала, болталась без дела. Жизнь ее выглядела так: выйдя из клиники, девушка притихала, сидела дома, не высовывалась на улицу, читала книги, смотрела телик, ела конфеты. Родители приходили в умиление.

– Слава богу, Лерочка взялась за ум! – восклицала мать. – Вот придет в себя, и осенью в институт отправим.

Но спустя месяц Лера сначала принималась курить, потом исчезала из дома безвозвратно. Ее искали с милицией по притонам и подвалам. Иногда находили в невменяемом состоянии на грязном матрасе, порой она возвращалась сама, еле живая, избитая, больная и умоляла:

– Дайте денег на дурь, ломает!