– Подумала: вдруг ты дверь не заперла? – зашептала Оля. – Представь, как страшно! Мы вдвоем, обе дрыхнем, ничего не слышим, не видим. Ну и кинулась проверять! Покрутила ключом, отперла сначала, потом снова затворила замок, тут меня отпустило! Фу, полный порядок, пошла к себе, а тут бац, вода, затем по лбу – стук! Я ваще очумела!
Внезапно мне стало смешно, я обняла Олечку, прижала ее к себе и, давясь хохотом, сказала:
– Похоже, мы обе жутко храбрые!
– Ага, – захихикала девочка, – видно, смелее нас нет!
Целую минуту мы не могли разогнуться от смеха, потом я пошла на кухню за тряпкой, сказав Олечке:
– Иди переоденься, вон все брюки и футболка мокрые.
– Сколько же воды в одном стакане, – покачала головой Оля и убежала.
На следующий день ровно в указанное время мы с папенькой вошли в офис «Шарашкинфильма». Я выглядела обычно: джинсы и легкий свитер. Жара решила дать москвичам отгул, небо затянули тучи и ощутимо похолодало, но лично мне такая погода нравится намного больше, чем пекло. Ленинид же выпендрился по полной программе; увидав его во дворе, я постаралась не засмеяться в голос. Папенька смотрелся женихом на деревенской свадьбе. Он натянул серый костюм, брюки радовали глаз идеальной «стрелкой», пиджак, правда, казался маловат, зато из-под него выглядывала белая сорочка с ярко-красным галстуком. В качестве апофеоза из нагрудного кармана высовывался носовой платочек, зеленый в желтую клетку. Ботинки у папеньки были лаковые, и еще он облился едкими духами, такими сладко-противными, что у меня незамедлительно начался кашель, продолжавшийся всю дорогу от дома до кабинета Голубева.
– Наша писательница, – заквохтал Анатолий, – любимая, садитесь.
– Знакомьтесь, – проявила я светское воспитание, – Ленинид.
Папенька приосанился, сделал ладошку лодочкой и протянул руку продюсеру.
– Рад встрече.
– Счастлив, совершенно счастлив, окончательно, решительно счастлив, – замурлыкал Анатолий, оценивающим взглядом оглядывая папашку, – ваша жена – наш золотой фонд!
Ленинид захихикал, я обозлилась и резко ответила:
– Он мне не муж!
– Ах, ах, – заломил руки продюсер, – приятно познакомиться с другом самой Виоловой.
Сообразив, что его посчитали моим любовником, папашка развеселился еще больше, а я добавила:
– Никакой он не друг!
Голубев вытаращил глаза.
– Хотите сказать, я вижу вашего сына? Мальчика Тараканова?
Ленинид откровенно заржал, а я прошипела:
– Ну и чушь пришла вам в голову! Ленинид мой отец!
– Господи! – заверещал продюсер. – Ну как я не догадался! Одно лицо!
Мне стало совсем нехорошо. Неужели я похожа на папашку? Вот беда! Вообще говоря, до последней минуты я считала себя вполне симпатичной особой.
– Вы обязательно должны поделиться со мной опытом воспитания гения, – замурлыкал Голубев, – ну что вы делали, дабы вырастить великую писательницу, а? Витамины? Гувернантки? Теннис?
Ленинид засопел, а я, подавив желание искренне сказать: «Он все детство и юность любимой дочки провел на зоне», решила переменить тему разговора.
– Давайте приступим к работе, времени мало.
– Йес, – закивал Анатолий, – пошли в нашу пыточную, ха-ха, шутка, зовем так зал, где проходят кастинги.
Миновав длинный коридор, мы цепочкой вошли в квадратное помещение, где обнаружилась женщина, причем весьма престарелая.
– А где Сигизмунд, талантливый режиссер? – поинтересовалась я.
– Он нам не нужен, – потер руки Голубев, – увлекающаяся, психопатическая, излишне творческая личность первая помеха при кастинге, верно, Нина Аркадьевна?
Пожилая дама со старомодным начесом из седых волос кивнула.
– Знакомьтесь, Ариночка, – засуетился Голубев, – Нина Рапсова, старейший, лучший ассистент режиссера! Когда Ниночка рулит процессом, я спокоен!
– Рада видеть нашего автора, – царственно кивнула тетка, – а вот заявление насчет старейшего ассистента является откровенным, неприкрытым хамством! Мне всего-то семьдесят!
– Нинуша! – подпрыгнул Голубев. – Как семьдесят? Зачем ты врешь? Сорок максимум.
– Ой, хватит, – довольно усмехнулась дама, – не старайся, знаю цену твоим комплиментам.
– Ей-богу, я удивлен!
– Перестань!
– Нет, честно!
Нина взяла мобильный и, не обращая внимания на продолжавшего бухтеть продюсера, твердо велела:
– Пусть Лапин готовится!
Потом она повернулась ко мне.