Муму с аквалангом

Но делать нечего, надо выпутываться из очередной неприятности.

– Вы правы, – забубнила я, надевая чужую обувь, – от жары ноги отекли, вот я и сняла шпильки.

– Сам еле стою, – ответил папарацци. – Бедные женщины! Как вы только на каблучищах носитесь. Можете сделать шаг влево? А то в объектив коридор попадает, некрасиво.

– Конечно, – улыбнулась я и попыталась выполнить просьбу журналиста.

Но ноги не послушались, они словно приросли к полу. Я дернулась раз, другой, третий…

– Что случилось? – удивился корреспондент.

– Э… я мозоли натерла, – пролепетала я, – двинуться не могу. Очень больно.

– Бедняжечка, – проявил человеколюбие корреспондент. – Ладно, спасибо!

Щелкнув еще пару раз затвором, папарацци исчез в толпе.

Едва он убежал, я попыталась вылезти из слишком больших для меня туфель, но и тут потерпела фиаско. Ступни словно приклеились, вытащить их оказалось невозможным, а сделать шаг в чужих баретках не получилось. Я чуть не упала, пытаясь отодрать от пола подошвы. Положение было катастрофическим – в зал прибывали все новые гости, число журналистов тоже увеличивалось, меня могли узнать другие папарацци и сфотографировать. Будет странно, если я останусь стоять на одном месте, но самая большая неприятности произойдет, если за туфлями вернется их законная владелица и с возмущением завопит: «Какого черта ты делаешь в моих шпильках?»

На крик, естественно, сбегутся представители прессы. То-то им будет радости! Но в еще больший восторг придет Ребров, когда прочитает в Интернете сообщения, типа: «Арина Виолова от безденежья пустилась на воровство»; «Авторы „Элефанта“ вынуждены красть туфли на тусовках»; «Детективщица сперла алмаз „Шах“; „Арина угнала самолет с сорока сиротами на борту“.

Журналисты обычно сильно преувеличивают. Очень хорошо помню, как год назад прочитала в одной, кстати говоря, позиционирующей себя как общественно-политическое, а вовсе не желтое издание, газете драматическое сообщение: «Прозаик Смолякова сломала шею, лежит в коме».

В полной панике я позвонила Олесе Константиновне и спросила:

– Что с Миладой? Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, – измученно ответила редактор, – все в полном порядке. Тетя Смоляковой заболела гриппом, Милада вызвала врача, а он сообщил в «Желтуху»: у Смоляковой слегла родственница. В редакции все перепутали и дали заметку: «Писательница потеряла трудоспособность». Сразу отреагировал Интернет, но там появилась уже «уточненная» инфа: «Смолякова вывихнула руку». И понеслось! Еженедельник «Орс» обрадовал читателей заявлением: «Криминальный жанр редеет. Смолякова сломала ногу». Таблоид «Красное слово» подхватил сенсацию: «Смоляковой ампутировали обе ноги». «Радуга» выдала фишку про свернутую шею и кому. Тетя Смоляковой давно выздоровела, «Элефант» разослал пресс-релиз с сообщением о богатырском здоровье писательницы, но это лишь подлило масла в огонь – в газетах опубликовали новую сенсацию: Милада умерла, издательство замалчивает факт смерти Смоляковой, в «Элефанте» создали бригаду литературных негров и собираются выпускать романы, прикрываясь раскрученным брэндом.

Газетная истерия прекратилась лишь после появления Смоляковой на книжной ярмарке, где она подписывала свою новую книгу всем желающим. Но даже увидав и пощупав Миладу, корреспондент «Желтухи» заявил: «Элефант» нашел потрясающего двойника».

Вот так рождаются слухи и разносятся сплетни.

В сумочке затрезвонил мобильный. Сохраняя на лице глупую улыбку, я вытащила сотовый и как можно более беспечно ответила:

– Алло!

– Ты не ошиблась, – произнес мне в ухо густой баритон.

– Ну конечно, – моментально согласилась я, – в девяноста девяти случаях из ста я бываю права. Простите, вы кто?

– Роман, – коротко ответил мужчина. – Пистолет, который лежал у дивана, никак не мог выпасть из руки самоубийцы. Его положили на ковер после того, как застрелили женщину. Это раз. А во вторых, на нем нет никаких отпечатков пальцев.

– Вот видишь! – заорала я и тут же осеклась.

Не надо привлекать к себе внимание. Если стоишь в чужих туфлях и не можешь сдвинуться с места, соблюдай тишину, превратись в мышку. Надеюсь, мне удастся остаться незамеченной.

А вот преступнику, который пытался представить смерть Поспеловой как суицид, не удастся улизнуть. Если бы люди достаточно знали о такой науке, как криминалистика, они бы поостереглись совершать преступления. Ведь дело может попасть к умному следователю и опытному эксперту, и тогда у человека, покусившегося на чужую жизнь, не остается шансов. Специалисты великолепно знают, куда упадет пистолет самоубийцы, когда разожмутся его пальцы, и малейшее отклонение от рассчитанной траектории вызовет у следствия подозрение. Знаете, почему я так уверена, что Эмма умерла не по своей воле? Олег как-то объяснил мне: