Ведьма Черного озера

Вспомнив о Зеленских и опекунстве, пан Кшиштоф неожиданно для себя заинтересовался причинами, вызвавшими столь бурные рыдания княжны Вязмитиновой там, на берегу озера. Разумеется, слезы семнадцатилетней девицы, получившей столь утонченное воспитание, могли быть результатом тысячи событий, большинство коих наверняка не стоило выеденного яйца. «Чепуха какая-нибудь, — неуверенно подумал Огинский. — Какая-нибудь очередная детская влюбленность, или повар, дурак, ухитрился срубить голову петуху на глазах у своей впечатлительной хозяйки...»

Впрочем, он тут же опомнился. Какой там повар, какой петух! Ведь речь шла о княжне Вязмитиновой, а сия девица неоднократно видела смерть, и притом в обличьях гораздо более грозных, нежели пьяница повар с окровавленным тесаком в руке. Ей и самой случалось обагрить кровью свои нежные ручки, так что вряд ли княжна стала бы плакать по пустякам.

Он поморщился, сбивая пепел с сигары прямо на пол. Да-с, дело, как и следовало ожидать, предстояло еще более сложное, чем казалось вначале. Браться за него с бухты-барахты было смерти подобно; оно, это растреклятое дело, было не из тех, которые можно кончить в полчаса. Прежде чем заняться им вплотную, пану Кшиштофу предстояло произвести самую тщательную разведку, и именно для этой цели он предпринял столь утомительный и рискованный маскарад.

Глава 5

Княгиня Аграфена Антоновна Зеленская была дамой властной, целеустремленной и притом весьма неглупой с житейской точки зрения. Ежели в ее жизни и была совершена настоящая большая и непоправимая глупость, так это только та, что она вышла замуж за князя Аполлона Игнатьевича, польстившись на его титул. Князь Зеленской был когда-то богат; семейство, из которого происходила Аграфена Антоновна, тоже не числилось среди захудалых и бедных, так что поначалу все шло недурно. Князь Аполлон Игнатьевич был существом невеликого ума и обладал характером мягким, как извлеченная из панциря улитка, то есть представлял собою наилучший материал для витья веревок. Аграфене Антоновне ничего иного и не требовалось: вить веревки из живых людей она любила, полагая такое занятие единственно достойным своей персоны. В первые же годы супружества она столь основательно подмяла князя под себя, что могла снисходительно взирать сверху вниз на его слабости, среди которых на первом месте стояла невинная с виду склонность к карточной игре.

Увы, с годами склонность эта, вытесняя и заменяя собою все иные предпочтения, превратилась у тишайшего князя Аполлона Игнатьевича в настоящую страсть. Жены своей он боялся до икоты и ни в чем не смел ей перечить. Однако когда доходило до карт, сей примерный муж забывал обо всем на свете, завороженный многообещающими подмигиваниями червонных дам и поощрительными улыбками трефовых королей. При этом в картах ему фатально не везло, и невезение сие имело вполне обыкновенную, очевидную для всех, кроме самого князя, причину: игроком Аполлон Игнатьевич был весьма посредственным, чтобы не сказать скверным, и приобретенный с годами богатый опыт разорительных проигрышей ничему его не научил. С достойным лучшего применения упорством князь снова и снова садился за накрытый зеленым сукном стол, вставая из-за него с пустыми карманами; разномастные короли с бородатыми лицами проходимцев и похожие на распутных девок дамы высасывали его, как свора голодных упырей, пока наконец не высосали досуха. Только чудом удалось Аполлону Игнатьевичу избежать долговой ямы; что же до его семейства, то пан Кшиштоф Огинский не слишком ошибся, предрекая Аграфене Антоновне незавидную участь прачки и неудачливой торговки сомнительными прелестями собственных дочерей. До такого ужаса дело, конечно, не дошло, однако в первую после нашествия французов зиму семейству Зеленских пришлось туго.

Неисчислимые лишения и беды, свалившиеся на ее голову, сильно подсушили дородную княгиню, сделав ее менее громогласной и категоричной в суждениях, но зато гораздо более решительной, твердой и скрытной. Изменения, произошедшие с нею, были сродни тем, что так напугали полковника Шелепова в княжне Вязмитиновой; разница, однако же, заключалась в том, что Аграфена Антоновна сумела снискать в обществе горячее сочувствие и даже уважение, коим прежде не пользовалась, а княжна Мария Андреевна в своем деревенском уединении и пренебрежении светскими обязанностями сделалась лишь мишенью для городских сплетниц.