Небо над бездной

«Нобелевская премия по биологии за две тысячи двенадцатый год присуждается российскому ученому Софье Лукьяновой за величайшее открытие всех времен и народов! Лекарство от рака! Бурные аплодисменты, переходящие в овации. Зал встает и аплодирует стоя!»

– Заткнись, я сказала!

Суфлер послушно затих. Дверь открылась, вошел Хот.

Он был все в том же костюме, но кремовый сюртук и брюки почему-то стали тесны ему, туго обтягивали тело, в нескольких местах лопнули швы. На белой рубашке розовели пятна.

«Красным вином облился. Когда он успел?» – подумала Соня.

Лицо опять распухло, потемнело, углубились впадины на щеках. Подволакивая опухшие ноги, он доплелся до кресла, тяжело рухнул в него, посидел немного и только потом, очень медленно, повернул голову, посмотрел на Соню.

Белки глаз были кроваво-красными, словно полопалось множество мелких сосудов.

– Вы плохо чувствуете себя? – спросила Соня и невольно отвела взгляд.

На красном фоне радужка стала почти неразличима, исчезли зрачки, как будто под склерой внутри глазных яблок образовалась сплошная, кроваво-огненная субстанция.

«Что же его так раздуло? – подумала Соня. – Странный вопрос. Я беседую с опухолью».

– Господин Хот, что у вас с глазами? Вы меня видите?

– Да, Софи. Я вас вижу. Все в порядке. Расставшись с Максом, я временно лишился врача. Что делать? Иногда я нуждаюсь в медицинской помощи. Но ничего, пока обойдусь, – голос его звучал глухо, с внутренним скрипом и бульканьем.

– Зачем вы убили Макса?

Хот с трудом растянул губы, пытаясь изобразить улыбку. Не получилось.

– Макс украл дозу препарата и сбежал. Порядочные люди так не поступают. Но никто не собирался его убивать. Это был only accident.

Последние слова прозвучали далеким эхом, словно не Хот произнес их, а умирающий под снегом на московском перекрестке Макс. Соня смотрела вниз, чтобы не видеть кровавых глазниц, и заметила, как на распухшей голени Хота лопается брючный шов.

– Я должен держать при себе врача для диагностики, – продолжал Хот, – не всегда могу определить, какой орган требует починки. Мне некогда заниматься самодиагностикой.

– Сейчас что с вами происходит?

– Софи, мой организм имеет ряд особенностей. Скоро вы все узнаете. Пока вам нужно знать следующее. Во время сеанса связи я буду говорить на языке, вам неизвестном. Не пытайтесь понять, о чем речь. Просто слушайте. Когда я заговорю по-русски, слушайте особенно внимательно. Я произнесу три изречения, и на каждое вы должны отозваться: да, Учитель.

Голос звучал все так же глухо, но хрипы и бульканье исчезли. Пылающие глазницы были устремлены прямо на Соню, и она уже не могла отвести взгляд.

Глава двадцать девятая

Москва – Петроград, 1922

Никто не говорил Тане, как страшно болел Миша. Все в один голос уверяли, что дифтерию он перенес легко, сыворотка помогла, ребенок сразу пошел на поправку, а похудел и осунулся потому, что очень скучал по маме.

Утром Михаил Владимирович послушал его, посмотрел горло. Пленок не было. Сердечко билось в хорошем ритме. Таня спала до полудня. Проснулась оттого, что рядом сидел папа.

– Танечка, пора вставать, надо хоть немного собраться.

– Куда собраться? – пробормотала она сонно, потянулась, открыла глаза.

– Сегодня вечером Федя отвезет вас в Питер. Поезд в одиннадцать. Останется только переправиться через Финский залив. Это совсем просто, ты же знаешь, граница сдвинулась, некоторые дачи на заливе оказались сразу в Финляндии. Павел вас встретит, доедете до Германии, первое время поживете у Эрни, в Берлине. Помнишь Эрни?

Он говорил и улыбался, гладил Таню по волосам. Она села на кровати, голова закружилась.

– Папа, я не понимаю, о чем ты?

– Вы поживете у Эрни, в апреле я приеду. Не перебивай меня, слушай. В апреле планируются официальные переговоры между Германией и Россией. Уже известно, что проходить они будут в Италии. Ленин поедет как глава правительства, я должен быть при нем. Там я исчезну и появлюсь в Берлине, у Эрни, где вы меня будете ждать. Павел все продумал и подготовил. Он меня заберет в Италии и переправит в Германию. Но вам троим уезжать нужно прямо сегодня. Так что вставай, умывайся, собирайся.

Она не могла говорить, ком застрял в горле, и никак не проходило мучительное головокружение. Михаил Владимирович помог ей встать, накинул на плечи халат, повел в ванную комнату, умыл, вытер ей лицо полотенцем, окунул щетку в банку с порошком.