Стриптиз Жар-птицы

Не обращая ни малейшего внимания на присутствующих, она приблизилась к прилавку и спокойно сказала:

– Валя, дайте мне пару ящиков тушенки.

Торговка опрометью кинулась в подсобку, в магазине повисла напряженная тишина. Воздух сгустился до такой степени, что его, казалось, можно было резать ножом.

– Встаньте за мной, – вдруг подала голос Ира Рюмкина, замыкавшая хвост очереди.

Акула не пошевелилась.

– Валентина, – не успокоилась Ирина, – напоминаем тебе, ты даешь по две банки в руки и своих приятельниц не пропускаешь!

Продавщица грохнула на пол ящик с банками.

– Это же жена Матвея Витальевича, – жалобно произнесла она.

– И что? – подняла одну бровь Рюмкина. – Пусть ждет. Как все.

Акула повернула голову:

– Не хамите, девочка, мне положено.

Ох, зря она так сказала…

– Кем? – взвилась Ира. – Кто тебе чего наложил, того уже нет! Власть переменилась! Думаешь, я не помню, как ты меня гнобила, а?

Акула попятилась к двери, что было ее второй ошибкой. Толпа, состоящая в основном из баб, почуяла страх вдовы и налетела на нее с воплями – каждая хотела отомстить за свои унижения.

– Сколько ты нам гадила! – кричала Рюмкина.

– Девок шпыняла, – вторила ей Катя Сахова, – если в красивом платье на работу приходили – кранты.

– Кислород людям перекрывала!

– Розу Малову вспомните! Ее вообще с чердака сбросили!

– А Рогова где? Ася куда подевалась?

– Василий Тюкин диссер не защитил, а потом его работу Матвей под своим именем опубликовал!

– Ректор со студентками спал.

– Акула себе лучшие шмотки из посылок с гуманитарной помощью забирала! Помните, из Германии в институт прислали… ну и где те вещи?

Испугавшись, что начнется драка, Захаркина убежала из лавки. А на следующий день в том же магазине она узнала новость: Акула съехала из Евстигнеевки. Заперла дом и была такова.

Шли годы, Колоскова не появлялась, особняк стоял закрытым. А в самой деревне произошли кардинальные перемены. Жители распродали свои участки, кооператив «Стриж» распался, вместо скромных деревянных избушек начали появляться каменные коттеджи, и вернулась Акула. Только теперь она была тихой, милой, пожилой дамой, бабушкой маленького мальчика со странным для россиянина именем Андре. Никакого хамства или величия в Акуле не осталось. Чаще всего ее видели с коляской на опушке леса – мальчик спал, пожилая женщина сидела на скамеечке с книгой в руке. Очевидно, она была замечательная мать, хорошая свекровь и любящая бабушка, потому что еще в мае привозила малыша на свежий воздух и жила с ним в Евстигнеевке до ноября. На зиму Колоскова возвращалась в Москву. Сын с невесткой непременно прикатывали на выходные, частенько молодые привозили гостей. Похоже, у вдовы была отличная семья. А вот Людмила обитала в одиночестве.

Затем внучок Акулы подрос, дача опять опустела. Но пару лет назад ее отремонтировали, и Колоскова поселилась там постоянно.

В деревне практически не осталось прежних жителей, поэтому Жозю и Дану начали воспринимать как мать с дочерью. Но Людмила знала правду: они свекровь и невестка.

– Наверное, сын у нее умер, – с оттенком злорадства говорила сейчас пожилая дама. – А уж куда подевался внук, не знаю, он здесь не бывает. Вот какой, употребляя модное словечко, ребрендинг случился. Из Цариц – в бабки! Имела все – теперь ничего, при невестке живет…

Я покосилась на рассказчицу, похоже, Захаркина завидует Жозе и поэтому необъективна. Та была женой всесильного начальника и пользовалась номенклатурными привилегиями. Ей приходилось держать дистанцию между собой и подчиненными мужа. Но в чем виновата жена ректора? Это Матвей Витальевич карал непослушных, поощрял доносчиков и продвигал по карьерной лестнице подхалимов. Не стоит забывать, какие были времена. Разве женщина могла спорить со своим супругом? Тем более Жозя, насколько я знаю, обожала Матвея Витальевича до беспамятства.

Каждый раз, когда я приходила в гости к Гарибальди, Жозя находила предлог, чтобы вспомнить о покойном муже. Могла, например, сказать мне:

– Вилка, ты бегаешь в легкой куртенке, а на дворе зима. Куда только смотрит твой муж! Вот Матвей Витальевич всегда следил, чтобы у меня была хорошая шуба. Впрочем, мой супруг был уникален! Подобных ему нет и не будет.

То, что профессор скончался много лет назад, не остудило чувства Жози. Она продолжала любить мужа, канонизировала его и, насколько я знаю, каждый день беседовала с его портретом, находящимся в бывшей супружеской спальне, где теперь Жозя жила одна.