Микстура от косоглазия

– От какого Саныча? – прохрипела я.

Вован сел на стул и устало произнес:

– Саныч – наш сторож, караулит дачные участки, он Лаврентия увидел и позвонил.

Я слушала рассказ Вована, постепенно у меня начался истерический смех.

Саныч, мужик неопределенных лет и бомжеватого вида, обожает выпить. Вот Вован и привез ему в подарок поллитровку. В благодарность за угощение Саныч приволок в тазу кролика и всучил его Вовану со словами:

– На, потушишь в сметане.

– Не надо, – стал сопротивляться тот.

– Бери-бери, – всовывал ему таз с тушкой Саныч, – от чистого сердца, кушай на здоровье, ты мне презент, я тебе – в ответ.

Пришлось Вовану прихватить кролика.

– За каким чертом ты сказал мне, что в тазу кот? – возмутилась я.

– С ума сошла! – удивился Вован. – И в уме такого не держал!

– Ага, сунул в руки и сообщил: «Котик, передай Марине Степановне».

– Чем ты слушаешь! – возмутился муж Лоры. – Я совсем другое сказал: «Кролик, велено передать Марине Степановне!»

Старуха, прижимая к руке окровавленную салфетку, глянула на меня злобным взглядом и прошипела:

– Только идиотке могло прийти в голову, что Владимир Семенович убьет кота! Владимир Семенович не способен и мухи обидеть, да и Лаврик очаровательное существо! Теперь снимайте его оттуда!

Я задрала голову вверх. «Очаровательное существо» сидело на карнизе. Изредка Лаврик испускал жуткий звук, нечто среднее между ревом и воем, уши его были плотно прижаты к голове, длинный, неожиданно тонкий хвост, ходил из стороны в сторону. Судя по всему, Лаврик был крайне зол, просто взбешен!

– Кис-кис, – тихо позвала Томочка, – иди сюда.

Лаврик гневно зашипел, открыв пасть с мелкими, но по-акульи острыми зубами. Он явно не собирался покидать карниз.

– Так, – принялась командовать Марина Степановна, – немедленно возьмите вон ту швабру и подцепите котика.

Вован покорно схватил щетку, поднес ее к злобно шипящему коту и попытался отодрать Лаврика от светло-розовой занавески из китайского шелка.

Котище, издав утробный звук, увернулся от швабры и ловко съехал по гардинам вниз, используя вместо коньков когти. На окне мигом заколыхалось нечто, больше всего похожее на лапшу.

Очутившись на подоконнике, Лаврик сжался в комок, покрутил задом и

прыгнул на плиту. Вмиг на пол свалилась сковородка, наполненная свежепожаренными котлетами. Лаврик замяукал, коротко, отрывисто. Мне сразу стало понятно, что кот матерится. Не успели мы прийти в себя и сообразить, что делать, как на пороге кухни появился Ленинид, прижимавший к груди четыре бутылки с пивом.

– О, Вован, ты дома! – радостно воскликнул папаша и, опасливо глядя на меня, поставил на стол «Клинское». – Хочешь кружечку? А это что? Кролик? Эх, очень уважаю его с морковочкой, в сметане. Когда готовить станете?

Он хотел дальше продолжить разговор, но тут Лаврик, словно баллистическая ракета, взлетел вверх и прицелился прямо на емкости с любимым напитком папеньки. Бутылки покатились в разные стороны.

– Ах ты дрянь, – возмутился Ленинид, – ваще всякий стыд потеряла!

С этими словами папашка, явно считавший, что безобразие натворила наша кошка, схватил посудное полотенце и попытался огреть беснующееся животное. Но Марина Степановна не дала событиям развернуться подобным образом. Она мигом ухватила висевшую над плитой поварешку и со всего размаха треснула Ленинида по макушке.

– Не смей бить Лаврика!

Папенька потряс головой.

– Ты че? Одурела, да? Больно ведь, – жалобно сказал он.

– Немедленно поймай мальчика, – заверещала Марина Степановна, закрывая дверь в коридор, – живей, пока он себя не поранил.

Непонятно почему, но мы все, даже обиженно сопящий Ленинид, принялись гоняться за котом, а тот, обезумев окончательно, метался по кухне, сшибая на пол все, что можно. Через несколько минут аккуратная кухонька, любовно украшенная Тамарочкой всяческими баночками, красивенькими штучками и керамическими фигурками, превратилась в кошмар. Повсюду валялись осколки, обрывки, черепки, кучками лежали сахарный песок, соль и специи.

Наконец Вован, изловчившись, швырнул на гадкого кота накидку, сорванную с кресла. Лаврентий замер. Вован схватил кота и тут же, вскрикнув, выпустил его, Лаврентий шлепнулся на пол и, непонятно почему, остался лежать.

– Миленький! – рванулась к нему Марина Степановна. – Лаврик!

Мерзкий котяра преспокойно повис на руках у старухи, из его нутра неожиданно вырвалось довольное урчание.