Вот уж попал Славка Орлик из огня да в полымя. Неудачно ограбив коттедж,...
На попечении преуспевающего бизнесмена Рональда Найта оказался маленький...
Умница! Сообразила!
В течение нескольких минут она ходила по комнате и сама с собою разговаривала, но беззвучно, лишь шевеля губами, поэтому я не знал, какое направление приняли ее мысли. Потом снова села к столу и начала писать письмо. Тут уж я не растерялся. Перелетел к ней под локоть, стал смотреть, как на бумагу ложатся строчки. Время от времени Летиция задумывалась и рассеянно трепала меня по хохолку. Это было чертовски приятно.
Писала она Беттине, по-английски — на языке пансионных лет. Пока досыхали чернила, я проглядел написанное еще раз и остался вполне доволен содержанием. Непонятен мне остался только один пассаж: «Будь здорова, крепка Духам и не унывай, насколько это возможно в твоем Положении. Пусть дорогие мне Стены служат не только Убежищем твоему бедному Телу, но и Опорой твоей кроткой Душе. Таково мое тебе Благопожелание, и больше, памятуя о своем Обещании, не коснусь сего грустного Предмета ни единым Словом».
Это требовалось разъяснить.
Я прикрыл глаза и увидел продолжение сцены У пылающего камина. Но теперь речь держала Летиция, а герр Мёнхле смиренно слушал.
— Дорогой братец, — язвительно говорила она, — я приму твою великодушную помощь, но с некоторыми условиями. Ты получишь Теофельс в заклад однако в течение года жить здесь будет твоя супруга, а ты не будешь иметь права даже переступить порог замка.
Коммерцсоветник в первое мгновение просиял — его мечта была близка к осуществлению. Потом заморгал, разинул рот.
— А… а как же исполнение законных супружеских прав? Хотя бы раз в неделю, по субботам?
Летиция рассмеялась — надо признать, очень недобро.
— Пока Теофельс мой,… под крышей фон Дорнов ты не будешь.
Я был эпатирован вульгарностью использованного ею глагола. Грубыми словами меня не удивишь, я старый морской бродяга. Но ведь это девица из благородной семьи, воспитанница английского пансиона!
Год спокойной жизни вдали от постылого муженька — вот прощальный подарок, который Летиция сделала своей дорогой подруге.
Глаза Иеронимуса Мёнхле сверкнули злобой, вечно мокрый нос издал хлюпающий звук, но кузен стерпел и смиренно развел руками. Унизительное условие было принято.
Еще я не понял, что означает подпись Your most loving and assured Friend Epine[17]. «Epine» по-французски значит «колючка». Но потом перевел это слово на немецкий — вышло «Dorn» — и даже не стал рыться в памяти. Сам сообразил: не иначе, старинная пансионская кличка. С такой фамилией и с таким характером, как у моей подопечной, франкоязычные соученицы из фландрских семей должны были прозвать ее именно так.
Заклеив письмо сургучом и оттиснув свою печатку, Летиция тут же написала второе письмо, короткое и деловое. Она извещала «высокоуважаемого мессира Лефевра», что нынче в девятом часу вечера посетит его, дабы обсудить условия сделки и познакомиться с капитаном Дез Эссаром.
Тон письма был сух и повелителен — так пишет исполнителю требовательный заказчик.
Положительно, я восхищался своей медноволосой питомицей!
Глава пятая. Деловой разговор
И так, вы предлагаете мне нанять корсарский корабль, — сказала она, особенно подчеркнув слово «нанять». Я, признаться, не понял, зачем, но Лефевр что-то учуял и внес поправку.
— Если быть точным, мадемуазель, я предлагаю услуги одного из моих кораблей, с моим капитаном и моим экипажем, чтобы выручить из плена вашего батюшку.
К вечеру похолодало, с моря подул холодный ветер, и высокие окна роскошного кабинета были закрыты, а в камине пылал огонь, но арматор зябко ежился, а Летиция, наоборот разрумянилась. Сразу было видно, кто тут наседает, а кто пятится.
— Я и не говорю, что покупаю ваш корсарский корабль. Я его нанимаю. Не так ли?
Кажется, я начал догадываться о причине ее настойчивости, и от удовольствия слегка чихнул. Чихать очень приятно. Живя с штурманом Ожье, я пристрастился нюхать табак. Клянусь, это одно из милейших занятий на свете. Но с госпожой де Дорн от этого невинного наслаждения придется отвыкать, ничего не поделаешь…
Француз покосился на меня.
— Вы так экстравагантно смотритесь с попутаем на плече. Но, может быть, пересадим птицу в клетку, чтобы она не мешала деловому разговору? — Он показал на большое золоченое сооружение из проволоки, стоявшее на отдельном столике. Туда-то, очевидно, этот выжига и намеревался меня засадить, когда давеча предлагал сорок ливров. — Не угодно ли?