Ф. М. Том 2

Разумихин давно привык к удивительной проницательности своего родственника и не слишком поразился. Тем более что в следующую минуту пристав, что называется, сел в лужу.

— Не вступил ли ты в соперничество с Родионом Раскольниковым из-за некоей белокурой особы предосудительного поведения, но прекрасной души? То-то из-за нанесенного ей оскорбления так на господина Лужина вызверился. Видно, девица и в самом деле хороша. Она и Александру Григорьевичу чрезвычайно понравилась.

— Попал пальцем в небо. — Разумихин тряхнул головой и вдруг решил высказать всё начистоту — захотелось. — Да, влюбился. Хуже чем влюбился. Болен совсем, и грудь болит, и голова думать не может. Только не в Софью Семеновну, хоть девушка она славная, а в Авдотью Романовну Раскольникову.

Надворный советник присвистнул и переглянулся с Заметовым.

— Красивая, должно быть?

— Ужасно. Да не в том только дело! Она… она… Таких больше нет!

Кажется, лишь теперь Дмитрий понял, что ему с самого начала хотелось поговорить с кем-нибудь о Дуне. Но, странно, когда возможность представилась, оказалось, что нужных слов у него не находится.

— Женщины, они ведь какие? Наобещают, любые клятвы дадут, да вмиг от всего и откажутся. А эта честное слово дала, и… — Он с досадою потер лоб. — Характер невыносимый, раскольниковский характер. Они с Родькой два сапога пара. А когда вместе — чирк, и вспышка, пороховой взрыв. Вчера-то, когда он ее провожать пошел, они пяти минут не ужились. Разругались, прямо на Кокушкином мосту, наговорили друг другу всякого — и в разные стороны. Она сама мне нынче рассказала. И видеть его не хочет. А ведь любит, жизнь за него отдаст. Дьявольский характер! Через него и погубит себя, я это очень хорошо вижу…

Он довольно долго еще говорил про Авдотью Романовну, не замечая, какая перемена произошла с его слушателями. Когда Дмитрий упомянул о ссоре на Кокушкином мосту, письмоводитель Заметов тихонько ойкнул и глянул на пристава. Тот же широко-широко раскрыл свои белесые глаза, отчего они сделались похожими на совиные, и сразу ущурил их в две маленькие щелочки.

— Поссорилась, значит, с братцем? — мягко перебил студента Порфирий Петрович. — И одна шла? Нехорошо, там Вяземская лавра близко — грязь, кабаки, барышне не место-с.

— В том-то и дело! У Дуни, правда, такой взгляд, что не больно к ней подойдешь. Но всё равно ему не еле…

Надворный советник столь быстро, с кошачьей упругостью поднялся, что Дмитрий умолк на полуслове.

— Иди-ка, иди, — ласково, но твердо молвил пристав. — После про сердечные дела потолкуем. Дело у нас с Александр Григорьичем. Важнейшее и самое неотложное. Прощай.

И, чуть не подталкивая в спину, выпроводил растерявшегося родственника за порог.

— Какой вы! — вскричал Заметов, едва они остались одни. — Вы с самого начала всё правильно исчислили, только потом немножко сбились.

— Да-с, на всякого мудреца, — признал Порфирий Петрович. — А казалось бы, простейшая вещь. Не доверяйся словам других-с, проверь сам. Вчера еще могли покончить! Но теперь закольцевалось, кончик к кончику сошлось.

— Значит, Раскольников, — безо всякой вопросительности в интонации сказал письмоводитель.

— Он-с. Необыкновенный человек со своею необыкновенной теорийкой о том, что ему, в отличие от всех нас, мелких тварей, всё на свете дозволено, ежели только он высшую цель имеет-с.

— А что у него за цель?

Надворный советник развел руками:

— Откуда ж мне знать? Нечто ужасно возвышенное и благородное-с, претендующее не менее как на осчастливливанье человечества. Что-нибудь настолько прекрасное, что ради этакой красоты вполне извинительно вредную вошь вроде какой-нибудь Алены Ивановны или Дарьи Францевны топором-с по макушке. Да, впрочем, я думаю, Родион Романович нам сам всё расскажет, и красноречивейшим образом.

— Арестовывать будем? Нынче же? — деловито спросил Александр Григорьевич, которому никогда еще не доводилось участвовать в задержании настоящего убийцы.

Сморщив нос, пристав покачал головой:

— На основании чего-с? Улик как не было, так и нет, одни лишь совпадения. Человек он умный, его совпаденьями не собьешь. — Тут Порфирий Петрович погрозил пальцем — неведомо кому, вроде как стене. — Но на свободе гулять я ему более не дам-с.

— Как же тогда?

— Сегодня возьмем, беспременно сегодня. При полной доказательности и по всей форме, так что уж не отопрется.