Ф. М. Том 2

Воткнуться в этот взволнованный монолог было невозможно, пришлось дослушать до конца и уже потом огорошить новостью.

На том конце воцарилось могильное молчание. Потом — взрыв матерной брани, которой от народного избранника как-то не ждешь. И, после выплеска эмоций, резюме:

— Этого следовало ожидать. Чертов выжига, он еще кому-то кусок отдал. Ну и денек!

Сопоставив это последнее восклицание с репликой про сюрпризы, Николас спросил:

— У вас что-то случилось?

— Жизнь странная штука и полна чудес. Чем дальше, тем страньше и чудесатей, — процитировал Сивуха «Алису в стране чудес». — Представьте себе, мой Игорь уволился. Прислал заявление: по собственному желанию. И никаких объяснений. После стольких лет! Его мобильный молчит. Куда делся Игорь, непонятно… Это сюрпризец номер раз. Вы вот удивили, причем дважды. Ну, а еще достоевсковед наш выкинул штуку…

— Морозов? А что такое?

Сивуха неопределенно хмыкнул.

— Поезжайте, сами посмотрите…

Доктор Зиц-Коровин встретился Николасу в коридоре. Главврач только что вышел из морозовской палаты, но, увидев Фандорина, остановился. Вид у Марка Донатовича был ужасно довольный.

— Не слыхали еще? — спросил он горделиво.

— О чем?

— Ну пойдемте, пойдемте. Покажу фокус. Посмеиваясь, доктор пропустил Нику в дверь. Тот вошел — и замер на пороге, охваченный ужасом.

Сумасшедший лежал на кровати, присоединенный проводами к каким-то медицинским агрегатам, но не пристегнутый ремнями. Рядом с ним сидела Саша, и он гладил ее по волосам!

— Спокойно, Саша, не делайте резких движений, — сдавленным голосом сказал Ника и медленно, плавно двинулся вперед.

Как это могло произойти?

И санитара нет!

Марк Донатович прыснул. Робко улыбнулась и Саша. Маньяк же, увидев Фандорина, конфузливо пробормотал:

— Здравствуйте.

— Подействовали мои укольчики и капельницы! — весь лучась, сообщил главврач. — Количество перешло в качество! Перед вами прежний Филипп Борисович, позитивный отпечаток. Серотониновый баланс восстановлен, перепроизводство тестестерона купировано. Первый подобный случай в мировой практике!

Поверить было трудно, но Саша подтвердила:

— Да, да, это мой папа! Прежний! Совсем такой, как был! А это Николай Александрович.

— Филипп Борисович Морозов. — Больной с трудом приподнялся. — Сашенька рассказывала мне о вас много хорошего.

— Все воспоминания посттравматического периода стерты, — зашептал на ухо Коровин. — Оно и к лучшему. Всё просто замечательно, только вот сердце не справляется.

Он подошел к кардиографу, дисплей которого чертил вялые, несимметричные зигзаги.

А Саша обняла Николаса, всхлипнула:

— Я так счастлива, так счастлива!

— Он не прикидывается? Вы уверены? — тихонько спросил Фандорин, всё еще с опаской глядя на Морозова.

Она засмеялась сквозь слезы.

— Неужели не видно?

Бывший циник и охальник смотрел на дочку таким кротким, овечьим взглядом, что все Никины сомнения развеялись. Это действительно был совершенно другой человек, полная противоположность вчерашнего Морозова.

— Значит, хэппи-энд? — Фандорин просиял. — Я так за вас рад! Знаете, я же нашел третью часть рукописи! Не мог до вас дозвониться — теперь понятно, почему. Вы были здесь, с отцом. Третья часть оказалась не последней, но это уже не имеет значения. Филипп Борисович, скажите, пожалуйста, на сколько частей вы разделили рукопись, на четыре, да? Первые три мы обнаружили, но где остальное? И куда вы запрятали «перстень Порфирия Петровича»? Я с ним просто извелся! О каких камешках речь?

Доктор филологии в панике повернул голову к дочери:

— Опять! То один допытывался, теперь другой! О каких частях вы говорите? Я же объяснил тому господину: рукопись Федора Михайловича нашлась в фонде неразобранных материалов, коробка № 3482, папка «СПИСАННОЕ. Архивы 3 квартала Казанской части за 1865 год»!

— Это Аркадий Сергеевич здесь был, — шепотом объяснила Саша. — Папа ничего-ничего не помнит. Но это ладно, главное, что он выздоровел!

— Как это «ладно»?! Что значит «не помнит»?! А ваш брат, а операция?! — Николас шагнул к больному. — Филипп Борисович, напрягите память. Вот вы взяли из папки рукопись, спрятали ее под пиджак…

— Что вы! — перебил его Морозов, ужаснувшись. — Я бы никогда так не поступил! Выносить материалы с территории архива строжайше воспрещается, особенно такие ценные! Это уголовное преступление!