Антикиллер-2

А Джафар, добравшись до дома, собрал своих ближайших соратников и на Коране поклялся отомстить врагам. Весть об этой клятве быстро распространилась по Тиходонску и всерьез озаботила братву. Все знали Джафара и знали, что такими клятвами не шутят.

Глава четвертая.

НРАВЫ УГОЛОВНОЙ СРЕДЫ

Я к вам пишу – чего же боле?

Что я могу еще сказать?

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.

Но вы, к моей несчастной доле

Хоть каплю жалости храня,

Вы не оставите меня.

Из письма Татьяны к Онегину. А. С. Пушкин

В любой сфере человеческой жизнедеятельности существует множество достаточно устойчивых нравоучительных сентенций, изначально предполагаемых правильными, но на самом деле таковыми не являющимися. В юриспруденции к ним относятся утверждения типа: «Жестокость наказания не способна предотвратить преступление», «Смертная казнь – нарушение прав человека», «Преступники – такие же люди, как и все остальные»...

В основе перечисленных высказываний лежат прекрасные человеколюбивые чувства и высокоидейные побуждения, они подкрепляются аморфными, расплывчатыми и малоубедительными аргументами и никем не подтвержденными фактами, например, таким, что в средневековом Париже воры-карманники якобы активно опустошали карманы горожан, собравшихся поглазеть на казнь очередного разбойника.

Но абстрактный гуманизм, как водится, превращается в свою противоположность: российское государство расплодило невиданное числом чрезвычайно жестоких преступников, беспрепятственно расправляющихся с ни в чем не повинными гражданами под благожелательный аккомпанемент разномастных «борцов за права человека», отличительной чертой которых является, с одной стороны, ущербность, страх перед властью и полная личная никчемность, а с другой стороны – завышенный уровень притязаний, разницу между которыми они и компенсируют вроде бы оппозиционной правозащитной деятельностью.

Между тем многочисленные туристы, побывавшие в последние годы в Саудовской Аравии или Объединенных Арабских Эмиратах, взахлеб рассказывают о полном отсутствии там преступности и связывают это не с чьей-то правозащитной трепотней или «хорошей профилактической работой», а с беспощадным исламским законом и сохранившейся практикой публичных казней.

Утверждение о том, что все люди одинаковы и преступник ничем не отличается от добропорядочного законопослушного гражданина, относится к одной из вышеупомянутых сомнительных истин. И дело даже не в том, что одни люди с легкостью, не испытывая угрызений совести, совершают такие злодейства, о которых нормальный человек не может даже подумать без содрогания. Дело в том, что наряду с обычным человеческим обществом, параллельно, а часто и пересекаясь с ним, существует огромный и жуткий уголовный мир. В нем правят бал вовсе не «обычные» люди, такие, как мы с вами, а биологически схожие с людьми, но совершенно другие в социальном смысле существа, создающие свою субкультуру, собственную мораль, особые правила и нормы поведения.

Преступники создали свой сленг, который не понимают нормальные люди. «Блатная феня», или «музыка» – это особый язык, на нем нельзя разговаривать о возвышенном или прекрасном, у него совершенно другие задачи и специфическая смысловая нагрузка, поэтому Татьяна Ларина и превращается в воровку и проститутку, Евгений Онегин – в «идейного шпанюка», а Гамлет – в крутого блатаря.

Они разработали систему татуировок, несущих немаловажную коммуникативную нагрузку: характер, расположение и содержание картинок отражают криминальную биографию их носителя, его преступный опыт и положение на иерархической лестнице, это своего рода паспорт, удостоверение личности, опознавательный знак, по которому угадывают своего.

Избыток свободного времени и недостаток свободы делают людей чрезвычайно изобретательными, поэтому зеки придумали тысячи всевозможных ухищрений: «мастырок», «примочек», «подлянок», «заморочек», направленных на то, чтобы увильнуть от работы, попасть в больницу (они ласково называют ее больничкой), уйти в побег, провести время и развлечься, наказать сотоварища за какой-то подлинный или мнимый проступок, поглумиться над администрацией, поддержать посаженных в карцер, просто выделнуться и показать свой характер.

Несмотря на режимные мероприятия, камеры тюрьмы или следственного изолятора общаются между собой с помощью зековского телефона – приложенной к стене или трубе кружке, выкриков в заплетенное проволокой и закрытое решеткой и «намордником» слепое окно, оставленной в прогулочном дворике малевки, для более материального общения они соединены «дорогами» из ниток, по которым «гоняют коней» – передают записки, чай, деньги, наркоту... Администрация регулярно обрывает нитки, но они появляются вновь, словно паутина, без конца воспроизводимая не знающим усталости пауком.