Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет

Стол конторский. Его списали по старости из какого-то казенного учреждения. Столешница заляпана чернилами, отшлифована сатиновыми нарукавниками мелких чиновников, из ящиков до сих пор пахнет клопами, казеиновым клеем, штемпельной краской. Я сам терпеть не могу этого унылого бюрократа. Только присутствие мадемуазель Ундервуд мирит меня с ним.

Мадемуазель – ангел. Должен признаться, это пока единственное существо женского пола, у которого хватает терпения жить со мной под одной крышей так долго. Она немолода, ее не назовешь красавицей, однако у нее легкий характер. Она всегда улыбается. Ей ничего не нужно, кроме войлочной подстилки, новой ленты раз в три месяца и нескольких капель машинного масла раз в полгода. Ее трескотня звучит для меня как музыка.

Мадемуазель свободно владеет всеми европейскими языками. У нее универсальный латинский шрифт. На ней я печатаю по-французски статьи, репортажи, гороскопы и юморески для последних страниц дамских журналов, прочую ерунду, которая приносит мне неплохой доход.

По-русски я пишу то, что никакого дохода не приносит и никому, кроме меня, не нужно. По-русски я пишу от руки, вечным пером, в толстых тетрадях. Мадемуазель Ундервуд в этом не участвует, отдыхает на полу, возле книжного шкафа, в элегантном дерматиновом футляре.

Свой странный монолог я произносил вслух. По выражению лица бобренка было видно, что он внимательно меня слушает. Чтобы не замерзнуть, мне надо было как-то двигаться, шевелиться, но шевелить я мог только языком, а потому болтал без умолку.

Я так увлекся, что не сразу услышал шаги. Некто приближался к моему убежищу, и вряд ли этот некто был бобром. Я замолчал и уставился на бобренка. Но он вдруг потерял ко мне всякий интерес, резво завертелся, шлепнул меня хвостом по носу и покинул хатку.

Шаги затихли. Мгновение тишины показалось мне вечностью. Наконец женский голос отчетливо произнес:

– Привет, малыш. Извини, я взяла для тебя яблоко, но нечаянно съела его по дороге. Если хочешь, могу дать немного орешков. Ну, что ты так смотришь? Я знаю, что ты не белка. Попробуй, это вкусно.

Я решил, что сошел с ума. Здесь никто не мог говорить по-русски. Население острова пользуется только английским. Среди имхотепов в ходу латынь. Прочие языки здесь попросту запрещены. Тем не менее я слышал чистейшую русскую речь, без всякого акцента. И голос показался мне смутно знакомым.

«Стой! Это ловушка! – сказал я себе. – Ты ждал, что тебя будут искать свирепые солдаты охраны, с автоматами, дубинками и кинжалами. Ты недооцениваешь имхотепов. Разве не знаешь, что главное их оружие – обман, подмена, глумление над живыми чувствами, которые им самим недоступны?»

Я попытался приподняться, хотя бы краем глаза сквозь просветы между ветками взглянуть на существо женского пола, которое говорило по-русски. Мне удалось увидеть пару ног, обутых в высокие кожаные ботинки, ноги были маленькие, ботинки явно промокли. Больше я не разглядел ничего. Я настолько ослаб, что не сумел удержаться в приподнятом состоянии и свалился, задев несколько веток и больно подвернув руку, на которую опирался.

Треск и собственный сдавленный стон показались мне оглушительными.

– Там кто-то есть? – тревожно спросил женский голос.

Я не ответил, я стиснул зубы и старался не дышать. Но это не помогло. Крыша бобровой хатки громко зашуршала, я увидел руку, которая отодвигала ветки. Я зажмурился и стал про себя молиться.

– Эй, как вы сюда попали? Что с вами случилось? Вы живы?

Вопросы были заданы по-английски. Я открыл глаза, но ничего не мог разглядеть из-за слез. Я поверил, что никакая это не ловушка. Имхотепка непременно продолжила бы игру, обратилась ко мне по-русски. Им известно, что русский для меня родной, и я могу пойти на его звук бездумно, как крыса на мелодию флейты крысолова.

Теплая ладонь дотронулась до моей щеки.

– Это вас ищут? Тут такой переполох.

Я смутно разглядел милое женское лицо. Большие голубые глаза смотрели на меня из-под низко надвинутой черной шляпы. Они показались мне еще более знакомыми, чем голос. Но это, конечно, была иллюзия, галлюцинация. Мне часто снятся люди, которых очень хотелось бы увидеть. В нынешнем моем состоянии кто-то из них мог померещиться мне наяву.

– Если найдут, я погиб, – прошептал я.

– О, Боже, вы говорите по-русски! Кто вы? Впрочем, это потом. Послушайте, сейчас вам вылезать не стоит. Надо дождаться темноты. Но вы промокли вдрызг, что же мне с вами делать? Погодите, одну минуту.