Антимавзолей

– Разве вам не нужны деньги?

Гюрза напустил на себя гордый, напыщенный вид.

– Деньги – грязь, – надменно объявил он. – Бывают моменты, когда нужно выбирать...

– Это смотря какие деньги, – негромко вставил Федор Лукич.

На мгновение у Гюрзы сделался такой вид, словно он с разбегу налетел на стену.

– Ну, и о каких же деньгах идет речь? – осторожно спросил он. – Я не знал, что ты у нас олигарх...

– Даже слова этого при мне не произноси, – позволил себе слегка вспылить Самойлов. – Нашел олигарха! Все, что я имею, – вот оно, перед тобой.

Я, брат, служил честно, и руки у меня чистые, к ним за тридцать лет ни одной казенной копейки не прилипло!

– Нашел чем гордиться, – вполголоса сказал Гюрза.

– Тоже верно. – Федор Лукич как-то потух, обмяк, будто из него выпустили воздух, и вытер вспотевший лоб несвежим носовым платком. – Может, зря я не крал, как иные-прочие, не знаю. Так ведь я тебе о том и толкую: есть верный шанс это поправить, разбогатеть по-настоящему, отойти от дел... Ты молодой, тебе деньги для другого нужны – оружие, документы, техника... А я старик, мне покоя хочется. Если это дело выгорит, клянусь, больше палец о палец не ударю!

– Рассказывай.

– А не обманешь? Впрочем, верю, не обманешь. Если обманешь, тебе с таким грузом нипочем не уйти. Один анонимный звонок куда следует, и с тобой даже разговаривать не станут – жахнут ракетой из-за горизонта, и будь здоров, не кашляй...

– Я не обману, – пообещал Гюрза, – слово чести. Вот, – он указал на своего спутника, который за все время разговора не проронил ни звука, сохраняя при этом полную неподвижность, как будто был не человеком, а манекеном, – свидетель. Клянусь Аллахом, я не стану тебя обманывать. Конечно, если ты не обманешь меня.

– А мне какой резон? – возразил Самойлов. – Без твоих джигитов мне там делать нечего.

– Вот и договорились. Так что за груз?

– Золото в слитках, что-то около полутонны.

– Ого! – воскликнул Гюрза, а его телохранитель, словно проснувшись, заморгал глазами. – Это меняет дело. Что же ты сразу не сказал? Откуда столько?

– Это часть оплаты, внесенной немцами за выход России из Первой мировой. Золото, о котором мы сейчас говорим, никогда не принадлежало партии, это был личный подарок Владимиру Ильичу. Знали об этом очень немногие, в том числе, как ты понимаешь, и Верблюд. Я это местечко берег, оставлял на черный день, а теперь что же... Будет хуже, если этот олигарх, который теперь в бункере обосновался, сам его найдет. Уплывет золотишко, сволочи этой толстомясой достанется. У него и так денег куры не клюют, а нам с тобой это золото очень даже пригодится.

– Ты очень много говоришь, – заметил Гюрза. – К чему слова? И так понятно, что полтонны золота никому не покажутся лишней обузой... Ха! А славное намечается дельце!

– Еще бы не славное, – согласился Федор Лукич. – Детали обсудим прямо сейчас. Действовать надо быстро, у нас каждый день на счету, каждая минута. Наткнется этот мордатый на тайник, усилит охрану – и хрен мы с тобой тогда до него доберемся...

Когда луна опустилась за зубчатый край леса, гости ушли. Федор Лукич лично проводил их до того места, где улица дачного поселка упиралась в проволочный забор, за которым черной стеной стоял хвойный лес. В заборе имелась дыра, проделанная предприимчивыми дачниками, устроившими в лесу за оградой стихийную свалку, от которой издалека разило гнилью. Мрачный горец с автоматом первым нырнул в отверстие и растворился в темноте. Гюрза последовал за ним, задержавшись лишь для того, чтобы пожать Федору Лукичу руку. Самойлов сделал правильный ход, поманив горцев золотом: глаза у них так и горели, и чувствовалось, что им не терпится поскорее наложить свои волосатые лапы на блестящие, увесистые слитки – с гиком, со стрельбой и взрывами, с большой кровью, никого не щадя, – словом, в своем фирменном стиле. Они ни капельки не изменились с тех пор, как царская армия впервые отправилась "на погибельный Кавказ воевать Шамиля", – как были бандой бородатых разбойников, так и остались, черт бы их всех побрал, и верная нажива интересовала их гораздо больше, чем какой-то там джихад.

Стараясь держаться поближе к заборам, хоронясь за кустами, Федор Лукич вернулся домой. На кухне горел свет, крышка погреба, до этого скрытая затоптанным половиком, была откинута, и из темного квадратного отверстия тянуло запахом прелой картошки. На табуретке у стола сидел похожий на старую больную ворону Сиверс со стаканом водки в одной руке и вилкой с насаженным на нее маринованным огурчиком в другой.