Глашенька

– Дайте мне знать, когда соберетесь в Барселону, – сказал он, когда они остановились у кипарисовой аллеи, ведущей от моря к отелю. – Я вот здесь свой испанский телефон вам записал, на московской визитке. Да и не обязательно ждать до Барселоны, в ближних окрестностях тоже замечательно. Испанцы ведь очень бережны ко всему, что составляет их своеобразие, и каталонцы тоже. Я взял напрокат машину, так что мы с вами можем хоть каждый вечер посвящать какой-нибудь интересной прогулке. Ведь вы тоже их любите, правда?

Вопрос прозвучал доверительно. Он любил интересные прогулки сам, он понял, что Глаша тоже их любит, он предлагал ей совершать их вдвоем, и делал он это без тени фамильярности, с одной лишь вежливой непринужденностью.

– Спасибо, Виталий Аркадьевич, – сказала она. – Я непременно вам позвоню.

Свет в номере Глаша включать не стала. Стоя у чуть отодвинутой балконной занавески, она смотрела, как он возвращается вдоль берега обратно в Кальдес. Берег был освещен огнями ресторанов и баров, а через море уже протянулась лунная дорожка.

Она дождалась, пока Виталий Аркадьевич исчезнет из виду, поскорее надела купальник и снова вышла на улицу.

Любители ночного купания на пляже мелькали, но все же берег выглядел почти пустынным. Глаша заплыла далеко, к буйкам, и легла на спину – прямо на лунную дорожку. Ей хорошо было лежать вот так, между небом и морем. Мысли становились такими же невесомыми, как тело, и так же, как собственное тело в морской воде, не тяготили, не угнетали.

«Я хотела разобраться в своей жизни, – думала Глаша, и тело ее покачивалось еле-еле, почти неощутимо гладили его волны. – А может, это не нужно? Ведь все устоялось, и я привыкла».

«А зря ты привыкла, – тут же шептал ей какой-то вкрадчивый голос, которого она не могла не слышать, как ни старалась. – К этому не надо привыкать. Жизнь, которую ты ведешь, унизительна. Ты можешь не слушать, когда об этом говорит тебе мама, можешь запрещать ей об этом говорить, но все же это так, и ты прекрасно это понимаешь, не можешь не понимать».

Глаша сердито дернула головой. Вода тут же плеснулась у ее виска, попала в рот и в нос. Она закашлялась и, перевернувшись, поплыла к берегу.

Попытка самокопания явно не удалась. Видно, вода плохо приспособлена для этого занятия.

«Не светится здесь вода», – подумала Глаша.

На всякий случай она присмотрелась повнимательнее – нет, вода точно не светилась, только темные тени, а не зеленоватые огоньки разбегались по поверхности, если пошевелить руками. Зря она вспоминала и Крым, и август, и фосфорное море.

Она вдруг поняла, что вспоминает все это как-то… отвлеченно, вот как. Будто все это было не с нею. Впервые воспоминания, относящиеся к этой части ее жизни, не отдались в ее сердце ни счастьем, ни болью.

Это было странно. И чем-то эта странность была связана с сегодняшним днем, со всем его замечательным явлением.

Но чем, но какая здесь связь? Этого Глаша пока не понимала.

Глава 8

За три недели она стала на себя не похожа.

Конечно, из-за загара. Ее лицо, обычно северно-бледное, было теперь темно-золотым, и на этом темном золоте глаза сияли как светлые звезды.

Про светлые звезды на темном золоте – это Виталий Аркадьевич заметил; Глаше не пришло бы в голову такое сравнение. Но она так явно ему нравилась, и он выражал свою к ней расположенность так интеллигентно, что его звездная аналогия не вызвала у нее ощущения неловкости.

В том, что она нравится Виталию Аркадьевичу, мог бы усомниться только слепой, глухой и лишенный всяких внутренних ощущений человек. Если в первый день их знакомства еще можно было предполагать, что Глаша привлекает его только как интересный собеседник, то уже во вторую встречу, когда поехали вместе в Барселону, эта причина не казалась главной.

То есть интересными собеседниками они друг для друга быть, конечно, не перестали. Виталий Аркадьевич водил машину в той же непринужденной манере, в которой, как Глаша успела заметить, и пил кофе, и ел омара, и смотрел картины. А потому, хотя он и был за рулем, интересному разговору ничто не мешало.

Море блестело вдоль шоссе, поблескивали и переливались то светлой, то темной зеленью горы, солнце светило с южной безмятежностью, и предстоящий день виделся легким и приятным.

Узнав, что Глаша работает в Пушкинском заповеднике, Виталий Аркадьевич обрадовался так, словно она сообщила, что является наследницей британского престола.