Глашенька

– Я вообще не сгораю, – ответил он. – С детства замечено.

Он так и смотрел на нее с улыбкой. Что произошло за те часы, что она провела в томительном ожидании, а он в работе, которую считал бессмысленной, – непонятно. Но оба они чувствовали теперь перемену, такую же важную, как и неожиданную, и оттого были их улыбки, и простота слов, и незначительность слов по сравнению с тем, что стояло за ними…

– В рюкзаке яблоки. – Лазарь глаз не отводил от Глашиного лица. – Забыл вам сказать. А вы, конечно, посмотреть не догадались.

– Не догадалась, – радостно кивнула она.

Он расстегнул один из рюкзачных карманов и достал яблоки – два нежно-желтых и два ярко-алых.

– Яблоки из сказки, – сказала Глаша.

– Из хозяйкиного сада. Коктебель оказался не таким паршивым местом, как сразу показалось. Сады. Яблоки и персики. Подкрепитесь, и пойдем отсюда.

– Куда? – не поняла она.

– Глаша, – сказал он, – вчера я вел себя как полный придурок. Не сердитесь, пожалуйста. Как-то я… растерялся. – В его голосе мелькнуло смущение. Но тут же он произнес уже обычным своим тоном: – А пойдем мы куда глаза глядят. Устраивает такое направление?

Ее устраивало все. Все связанное с ним было – сплошное счастье. Он вырабатывал энергию счастья, как генератор; Глашиных познаний в физике хватило как раз на эту мысль.

Глава 13

Она скользила по каменной осыпи, будто по снегу. К счастью, не так быстро, как по снегу, а то полетела бы вверх тормашками и ткнулась бы носом прямо в острые мелкие камушки у себя под ногами. Да нет, не случилось бы этого – Лазарь, конечно, поймал бы ее. Когда лезли вверх по почти отвесной скале, он был позади Глаши, а теперь, когда стали спускаться вниз, перешел вперед и то и дело оглядывался: как там она сползает по осыпи?

Вершина Сюрю-Кая, которая высилась близ Коктебеля, оказалась настоящей дикой скалой: сплошные осыпи, и пики, и расщелины, в которых растут странные горные деревья. Кажется, Лазарь уже пожалел, что повел сюда Глашу, очень уж она пыхтела, когда взбирались вверх по почти отвесной скале, и когда начали наконец спускаться вниз, то все равно дышала тяжело и прерывисто.

Когда он обращался к ней, в его голосе слышалось беспокойство.

– Устали? – то и дело спрашивал он.

– Н-нет…

Глаша старалась, чтобы ее голос звучал убедительно, но вряд ли это ей удавалось.

– Мы скоро придем, – обещал он. – Честное слово!

Но они все шли и шли, а конца пути – морского берега – не было видно. То есть был он виден, но слишком далеко внизу, и не берег даже, а лишь темно-синяя морская гладь на горизонте. А что там перед этой гладью, на сколько еще простирается вниз потухший вулкан Карадаг со всеми его гладкими скалами и скользкими осыпями – непонятно.

Они шли так долго, что тьма нагнала их – спустилась сверху, легла на плечи, окутала с ног до головы и скрыла дорогу перед ними. Горная тьма оказалась всеобъемлющей, совсем не такой, какую Глаше приходилось видеть на земле.

Да, сейчас ей казалось, что они уже не на земле, а в отдельном от всего, ни с чем привычным не связанном пространстве. Звезды стояли над головой так низко и сияли так крупно и пронзительно, что это впечатление было абсолютным.

Ей стало страшно от близости холодного мироздания.

Лазарь взял ее за руку в то самое мгновенье, когда она почувствовала этот страх.

– Не бойтесь, Глашенька, – сказал он. – Мы не заблудимся.

Его страхи были, наверное, просты и определенны. А скорее всего, никаких у него страхов и не было.

В темной тишине вскрикнула одинокая ночная птица. Глаша вздрогнула.

– Не бойтесь, ну пожалуйста. – Он притянул ее к себе и обнял. – Мы правда сейчас к морю выйдем.

Он обнял ее так, как будто делал это всегда, как будто это было совсем принято между ними. Хотя они до сих пор говорили друг другу «вы» и отношения их были ошеломляюще непонятны.

Нет, это раньше они были ей непонятны. Теперь они стали для нее так же ясны, как звезды над головою. Почти не дыша, она замерла у его груди. Прислонилась щекой, виском. Он обнял ее крепче. Она не слышала его дыхания. Он коснулся губами ее макушки и сказал:

– Посидим немного.

Его голос прошел через нее всю, от макушки до пяток, как молния. Она зажмурилась.

Он сел на большой плоский камень, а ее посадил к себе на колени. Днем, в жару, его руки были прохладны, а теперь, в ночном горном холоде, – теплы.