Глашенька

Но он в этот момент занят был тем, что свинчивал с фляжки крышку, охлаждал ее на камнях и наливал в нее чай для Глаши.

– Согреешься, но не обожжешься, – сказал он, прикоснувшись к чаю губами. – Пей.

И она стала пить чай, а он держал горячую металлическую чашку из крышки у ее губ, словно поил ребенка.

Потом выяснилось, что в рюкзаке у него есть также и одеяло, и они легли прямо на гальку, укрывшись этим одеялом, которое оказалось легким, но теплым необыкновенно, а может, дело было не в одеяле, а в горячем обхвате его рук, ну конечно, в этом – Глаша уместилась в этом обхвате вся, и в нем же уместился, ей казалось, весь мир. Во всяком случае, все, что было ей в этом мире необходимо.

«С тех пор прошло пятнадцать лет. Все изменилось, и очень сильно. Или не изменилось, а с самого начала было не таким, каким казалось в юности. Да и не все ли равно – таким, не таким… Может, юность и должна быть наивной, но наивность в сколько-нибудь взрослые годы – это в лучшем случае недальновидность, а чаще просто глупость. У меня нет причин считать себя глупой. Значит, время моей наивности прошло. Стоит об этом сожалеть или нет, но это свершившийся факт: оно прошло, и безвозвратно».

Наверное, она понимала это и раньше – у нее действительно не было причин сомневаться в здравости своего ума. Вообще, с тех пор как иерархия человеческих способностей стала ей ясна, Глаша считала здравость ума своим единственным талантом, и этот талант представлялся ей не таким уж малым. Во всяком случае, как она однажды с удивлением поняла, самый обыкновенный, не отмеченный ни единой искрой Божьей, но просто здравый ум встречается в жизни гораздо реже, чем она могла предположить.

И вот этим своим здравым умом она понимала, что время ее наивности давно прошло. Жизнь ее давно уже идет по взрослым правилам, и глупо делать вид, будто это не так.

Глава 14

У вагона Глашу ожидал Константин. Он не предупредил, что будет ее встречать, но вообще-то можно было в этом не сомневаться, хотя она не говорила Лазарю, что уезжает.

– Как доехали, Глафира Сергеевна?

Поведение Константина, как всегда, было безупречным и безусловным. Не водительское дело спрашивать, как она отдохнула, – он и не заходит дальше обычной вежливости и спрашивает только о том, как доехала.

– Спасибо, Костя, – ответила она. – Благополучно.

– Лазарь Ермолаевич в Китай улетел, – сказал Константин, снимая с подножки чемодан и подавая Глаше руку, чтобы она сошла на перрон. – На час вы с ним разминулись.

И опять – только информация, отвечать не требуется.

Поезд как вид транспорта Лазарь не признавал – на псковском небольшом аэродроме у него стоял в ангаре самолет, на котором он и перемещался во все точки мира, представляющиеся ему слишком отдаленными для поездок на машине.

На заднем сиденье «Мерседеса» лежал букет разноцветных роз – белых, желтых, алых, пепельно-сиреневых и лиловых в бордовую полоску. Лазарь не мог запомнить, какой именно цвет ей нравится, а потому всегда покупал все, какие ему могли предложить. Он почему-то считал, что Глаше будет неприятно, если он ошибется с цветом, сколько она ни пыталась его убедить, что это не имеет ни малейшего значения.

Глаша села рядом с букетом.

– Куда поедете, Глафира Сергеевна? – спросил Константин.

– В Петровское.

Что Константин примется развлекать ее пустыми подорожными разговорами, можно было не опасаться. На любой ее вопрос он ответил бы ясно, развернуто и исчерпывающе, но приставать к ней с беседами, а уж тем более с расспросами – это было исключено.

Лазарь считал Константина во всех отношениях идеальным водителем и всегда присылал к Глаше именно его. Иногда ей даже любопытно было: а кто приедет, если как раз в нужное ей время Константин и самому Лазарю понадобится? Но проверить это у нее не было случая: такого совпадения не бывало ни разу.

– Как твой сын, Костя? – спросила она. – Трудно ему заниматься?

У Костиного семилетнего Ванечки полгода назад обнаружили абсолютный слух. Вызванному в школу отцу немедленно заявили, что ребенок должен серьезно заниматься музыкой и для него следует приобрести инструмент. Узнав, что под инструментом подразумевается дорогое и громоздкое фортепиано, Константин сделал вывод, что разговоры о слухе – от лукавого и дело лишь в том, что учительнице музыки требуется как можно больше часов для полноценной учебной нагрузки.